Все хорошо, все хоро… Боже мой. Светла привычная юдоль. Но разболелось снова прошлое, и не проходит эта боль.
Сердце болит? Пусть болит, так и надо.
Все хорошо, все хоро… Боже мой. Светла привычная юдоль. Но разболелось снова прошлое, и не проходит эта боль.
И наши души — коридорами для пришлой боли всех людей. Мы плачем полночью за шторами, мы память людных площадей времен тоски, времен отчаянья, не достучавшейся весны, времен утробного молчания всей изувеченной страны.
Я стираю себя. Это просто честней. Мне так проще дышать. Мне так тесен здесь воздух. Я стираю из памяти прошлых людей, они дальше и дальше, они уже — звезды.
Как иногда хочется — чтобы холодно. Чтобы сердце — до бесчувствия. Чтобы душа — гранитом, бетоном, камнем. Чтобы взгляд — льдом, снегом, инеем. Чтобы не любить, чтобы не больно. Чтобы дышать прозрачным небом и не знать земных страстей. Чтобы не хотеть рук, не искать в оглохшем мире жалкие крохи тепла. Чтобы скалой — в любом шторме, чтобы безразличие вместо всех разбитых надежд. Чтобы уверенный шаг вместо бесполезных попыток, чтобы не гнули и не ломали слова «останемся друзьями». Чтобы любые слова — оставались лишь словами. Чтобы не жить, почти умирая, а умереть, оставшись живым. И иногда почти получается, и уже чувствуешь в груди этот холод, и уже ждешь его, готов к нему... но почему-то мама смотрит на твое лицо и начинает плакать.
Любить или вернуться в одиночество, и молча видеть, как тоскует век: как Богово немыслимое зодчество ломает неуместный человек.