— А можно ли веровать в беса, не веруя совсем в Бога? — засмеялся Ставрогин.
— О, очень можно, сплошь и рядом, — поднял глаза Тихон и тоже улыбнулся.
— И уверен, что такую веру вы находите все-таки почтеннее, чем полное безверие... О, поп!
— А можно ли веровать в беса, не веруя совсем в Бога? — засмеялся Ставрогин.
— О, очень можно, сплошь и рядом, — поднял глаза Тихон и тоже улыбнулся.
— И уверен, что такую веру вы находите все-таки почтеннее, чем полное безверие... О, поп!
— Почему все ждут от меня чего-то, чего от других не ждут? К чему мне переносить то, чего никто не переносит, и напрашиваться на бремена, которых никто не может снести?
– Я думал, вы сами ищете бремени.
– Я ищу бремени?
– Да.
– Вы… это видели?
– Да.
– Это так заметно?
– Да.
Я не встал с первого вашего слова, не закрыл разговора, не ушел от вас, а сижу до сих пор и смирно отвечаю на ваши вопросы и... крики, стало быть, не нарушил еще к вам уважения.
Бог есть синтетическая личность всего народа, взятого сначала его и до конца. Никогда еще не было, чтоб у всех или у многих народов был один общий Бог, но всегда и у каждого был особый. Признак уничтожения народностей, когда боги начинают становится общими. Когда боги становятся общими, то умирают боги и вера в них вместе с самими народами. Чем сильнее народ, тем особливее его Бог.
…вся вторая половина человеческой жизни составляется обыкновенно из одних только накопленных в первую половину привычек.
– Зачем вы сами себя губите?
– Я знаю, что в конце концов с вами останусь одна я, и… жду того.
– А если я в конце концов вас не кликну и убегу от вас?
– Этого быть не может, вы кликните.
– Тут много ко мне презрения.
– Вы знаете, что не одного презрения.
– Стало быть, презренье все-таки есть?
– Я не так выразилась. Бог свидетель, я чрезвычайно желала бы, чтобы вы никогда во мне не нуждались.
– Одна фраза стоит другой. Я тоже желал бы вас не губить.
– Никогда, ничем вы меня не можете погубить, и сами это знаете лучше всех...
Согрешив, каждый человек уже против всех согрешил и каждый человек хоть чем-нибудь в чужом грехе виновен. Греха единичного нет.
Друзья мои, — проговорил он, — Бог уже потому мне необходим, что это единственное существо, котрое можно вечно любить...
Человек только и делал, что выдумывал Бога, чтобы жить, не убивая себя; в этом вся всемирная история до сих пор.