Затем его мысли перенеслись в музей, к живописи,... к редкостной поволоке на личиках персиковых женщин Ренуара под сенью лета.
Любовь улетает, достаточно руки разжать, любовь умирает, коль в путах её удержать.
Затем его мысли перенеслись в музей, к живописи,... к редкостной поволоке на личиках персиковых женщин Ренуара под сенью лета.
Неужто взгляд ваш слеп? Свободы воздух — хлеб.
Свободы роща — ваш приют,
Так развернитесь к ней лицом,
Дышите каждым деревцом.
I Paint A New World.
Colours of magic are brightenin'.
Paint A New World.
Moon sun and stars are risin'.
Всю ночь в спальне было прохладно, будто в роднике, а она, как белый камушек, лежала на дне, ей нравилось это чувство — приятно было плыть сквозь темную, но прозрачную стихию из снов и яви.
Вода — как фокусник. Распиливает тебя на половинки. Получается, что ты теперь состоишь из двух частей, и нижняя тает, расплывается, как сахар. Прохладная вода, и время от времени — волна, что очень изящно запинается и падает, в кружевных завитушках пены.
Настоящий ужас — это когда видишь что-то знакомое, но настолько измененное, что едва его узнаешь.
В каждом мужчине, даже если ему это невдомёк, даже если мыслей таких нет, теплится образ женщины, которую ему суждено полюбить. Из чего сплетается её образ — из всех мелодий, звучавших в его жизни, из всех деревьев, из друзей детства, — никто не рискнёт сказать наверняка. Чьи у неё глаза: не его ли родной матери, чей подбородок: не двоюродной ли сестры, которая четверть века назад купалась с ним в озере, — никому не дано это знать. Но почитай, каждый мужчина, носит при себе этот портрет, словно медальон, словно перламутровую камею, но извлекает на свет редко, а после свадьбы даже не притрагивается, чтобы избежать сравнений. Не каждому случается встретить свою суженую, разве что промелькнёт она в темноте кинотеатра, на страницах книги или где-нибудь на улице. Да и то после полуночи, когда город уже спит, а подушка холодна. Этот портрет соткан из всех снов, из всех женщин, со всех лунных ночей со времен творения.