уединение

Я люблю большие города и многолюдство, в котором человек может быть уединеннее, нежели в самом малом обществе; люблю смотреть на тысячи незнакомых лиц, которые, подобно китайским теням, мелькают передо мною, оставляя в нервах лёгкие, едва приметные впечатления; люблю теряться душою в разнообразии действующих на меня предметов и вдруг обращаться к самому себе, — думать, что я сосредоточие нравственного мира, предмет всех его движений, или пылинка, которая с мириадами других атомов обращается в вихре предопределённых случаев. Философия моя укрепляется, так сказать, видом людской суетности; напротив того, будучи один с собою, часто ловлю свои мысли на мирских ничтожностях. Свет нравственный, подобно небесным телам, имеет, две силы: одною влечёт сердце наше к себе, а другою отталкивает его: первую живее чувствуют в уединении, другую между людей, — но не всякий обязан иметь мои чувства.

Красота блистает миг —

И увяла вся.

В нашем мире что, скажи,

Пребывает ввек?

Грани мира суеты

Ныне перейди,

Брось пустые видеть сны

И пьянеть от них!

(Пер. Н. Конрада)

Ароматные цветы

Скоро опадут.

В нашем мире ничему

Вечным не бывать.

Горы мира бытия

Нынче перейди.

Сны пустые не смотри,

Не пьяней от них. (Пер. С. Арутюнова)

В расширенном толковании это стихотворение можно представить следующим образом:

Хотя сейчас цветы находятся в полном цветении,

они скоро осыплются и завянут;

человек тоже вынужден подчиняться

законам бренности бытия.

Как хорошо было бы где-нибудь в уединении

преодолеть всю суету быстротечной жизни...

Внезапно с чувством свободы от всяческих заблуждений

неожиданно тебе откроется подлинная суть вещей.

Не стоит думать, что если я кого-то не люблю, отношусь к кому-то с явным пренебрежением, то это обязательно плохой человек. Это моя точка зрения, мой маразм и простая субъективность. Я обычный человек, который склонен относиться к совершенно разным вещам совершенно по-разному, и я имею на это совершенно законное право. Я не эгоист – я просто умею жить для себя. Я не высокомерный – просто не считаю нужным улыбаться каждому.

Так вот, почему я их не люблю? Более чем уверен, что виноват в этом я, из-за себя самого я их и не люблю, а не из-за того что они такие плохие. Всё дело в том, что люди заставляют меня всё время задумываться именно над их проблемами. То бишь я вряд ли смогу говорить с человеком формально, на «отъебись». Если я спрашиваю человека о том, как идут у него дела, то я спрашиваю об этом искренне. Во время его ответа я начинаю задумываться над тем, что он говорит мне в ответ, действительно задумываясь над каждым его словом вплоть до того, с какой интонацией он всё это произносит, дабы не упустить какую-то важную деталь.

В большом коллективе всё ещё сложнее. Когда людей много, когда каждый что-то высказывает, то такие постоянные размышления начинают выматывать. Я просто начинаю видеть в людях слишком много того, чего в них видеть не стоило бы. Казалось бы, зачем мне все эти подробности? Но нет. Какого-то чёрта я начинаю вдаваться во все эти подробности. Я сам не знаю для чего. А после общения начинается не менее интересное. Задаешь себе вопрос: «А зачем он мне это сказал, может быть он хотел что-то донести до меня важное? А его интонация? К чему она?» Всё это нагружает. Находясь в коллективе, ты действительно устаёшь. Тут и появляется желание выбраться в уединённые места, в которых ты начинаешься быть самим собой, ввиду отсутствия какого-либо человеческого внимания. В таких местах существуешь только ты и твой мозг, приходит понимание того, кем же на самом деле являешься ты. В такие моменты мы становимся умнее, по крайней мере, нам так кажется, появляются светлые мысли в головы, рождаются идеи. Голова работает с пользой для себя самого. Не в этом ли заключается развитие? Или это просто самообман?

Отсюда и вытекает идеология отторжения общества. С другой стороны, без общества никуда не денешься. В итоге имеем следующее. Находишься среди людей – тебе хочется от них убежать. Уединился, побыл какое-то время один – хочется к людям. Кругом люди, кругом запреты. Сюда ты должен одеться так, туда ты должен одеться эдак. Да даже дома есть какие-то условности. Ты не можешь кричать, прыгать, разбивать посуду. А где-то там ты можешь орать, ведь тебя никто не услышит. Но если ты остался один, ты не можешь решить те проблемы, которые до этого времени просто не замечал, потому что когда тебе, грубо говоря, некому подать гвоздь, ты здесь сталкиваешься с тем, что одиночество – это твой проигрыш.

Всему своё время и это время устанавливаешь ты, поскольку ты себе хозяин и своим мыслям. Я думаю больше, и порой голова разрывается от этих самых мыслей, потому что ничего мне не мешает. Поэтому я открываю что-то новое, в первую очередь о себе самом.

Здорово, пока у каждого из нас есть возможность оставаться, пусть ненадолго, пусть хотя бы в таких моментах, искренним самим с собой, вытаскивать из себя оригинального я и пытаться это «я» выращивать. Желаю каждому всегда знать и иметь то место, где вы можете быть самим собой. Неважно где: на природе или на людях – потому что именно в этот момент вы являетесь вершиной творения.

... без уединения человеку недоступно никакое совершенствование.

Но Лулу гораздо больше знала о страдании, чем многие другие люди, и видела в поведении Эмми много гнева: он проявлялся в её гордыне, стремлении к уединению, трудностях приобщения к новой жизни. Когда человек сердит, то он не радуется переменам и всему, что с ними связано.

Только не окажись как те, что налюбятся и бегут.

Без тебя по утру постель, как стихи без букв,

Без тебя я рассыплюсь по простыни — пыль, стекло,

Как покинутый остров, пустые стихи без слов.

Не красней — вечер, тихо, все звуки летят на запад,

Я во сне уже видела эти рисунки, твои глаза.

Мне с тобою все мало рома, времени, сигарет,

Мы — герои Ремарка, у номера нет дверей.

В уединении разум обретает силу и учится рассчитывать на себя.

Истинное счастье по природе своей любит уединение; оно — враг шума и роскоши и рождается главным образом из любви к самому себе.

Любовь к уединению есть признак предрасположенности к знанию. Само же знание достигается лишь тогда, когда неизменное ощущение уединенности не покидает нас ни среди толпы, ни на поле боя, ни в рыночной сутолоке.