сумасшествие

Наличие завистников меня никогда не интересовало. Если людям не дают спокойно спать 20 миллиардов Михаила Прохорова, рано или поздно они сойдут с ума.

— Вы просто безумец!

— Возможно. Но мне нравится моё безумие. В нём есть увлекательность и острота, неведомая вашему здравомыслию.

Знаешь иногда… иногда я почти верю, что безумие — это выдумка. Я никогда не ощущал того, что другие… типо Лиссы или старого Влада. Но временами… — Он помолчал. — Ну, не знаю. Я чувствую, будто нахожусь совсем рядом, Роза. Совсем рядом с краем. Как будто стоит сделать один неверный шаг, и меня затянет туда, откуда я не смогу вернуться. Потеряю себя.

Безумие для меня весьма питательно, а произрастает оно из шутовства.

Вот в чем проблема вменяемых людей. Практически всегда у них есть право убивать тех, кого они считают больными.

Избыток здравомыслия может быть безумием. Но величайшее безумие видеть жизнь как она есть, а не какой она должна быть.

Суть одержимости не в войнах, как склонны считать некоторые, и не в великих событиях. У нее иной масштаб, и она очень редко дает о себе знать открыто, редко вторгается в души, в плоть и кровь. Нет, я видел эту одержимость в мелочах, в бессмысленных, банальных ссорах, в непонимании, в грубых и оскорбительных словах, порой срывающихся с уст близких друзей. А иногда и с уст возлюбленных. Ну ладно, нам незачем призывать сатану, чтобы началась война, мы сами начинаем ее, сами...

— Мы все сходим с ума иногда. А вы не сходите?

— Схожу. Порой хватает и одного раза…

— Ты слишком сильно беспокоишься по поводу людей, Алиса, — говорит он. — Бери пример с меня: здравомыслие тленно, безумие — новый черный.