Расстались на заре,
И лунный лик холодным
Показался. С этих пор
Нет для меня печальнее -
Рассвета...
Расстались на заре,
И лунный лик холодным
Показался. С этих пор
Нет для меня печальнее -
Рассвета...
Я встал и трижды поднял руки.
Ко мне по воздуху неслись
Зари торжественные звуки,
Багрянцем одевая высь.
Уж близок день, прошел короткий сон –
И, в доме тишине не нарушая,
Неслышно выхожу из двери на балкон
И тихо светлого восхода ожидаю...
Уже светает, но я ещё не лёг,
Этим сном я пренебрёг.
Снова солнце распускает лучи,
А ветер разгоняет тучи.
Бессонные ночи вошли в привычку,
А я дописываю эту строчку.
В облаках трепетал ветер, а низко над землей и болотами нависал недвижимый, благоухающий, теплый воздух. Небо дрожало, как озеро, на котором колыхались водоросли, кувшинки и бледные камыши. Утренняя заря катила по небу свою пену; она расширялась, разливалась желтыми лагунами, берилловыми лиманами, реками из розового перламутра.
Уламры, повернувшись к этому огромному огню, чувствовали, как в глубине их душ поднимается что-то величественное, что заставляет петь в траве саванны и ивняках маленьких птичек.
Ночь не может длиться вечно... Какой бы бесконечной она ни казалась, какой бы тёмной ни была, за ней всегда следует рассвет нового дня.
Под гнётом свинцового купола,
В центре бессовестного Урбана.
Дорогой, которая выбрана,
Туда где встретим последний рассвет.
Под гнётом свинцового купола
На улицах Урбана.
Под песню, что нами придумана,
Туда, где встретим последний рассвет.
Мы шли туда, где стена,
Туда, где должна быть стена,
Но там только утро
И тени твоего лица.
Я встал и трижды поднял руки.
Ко мне по воздуху неслись
Зари торжественные звуки,
Багрянцем одевая высь.