— ... Я только хочу убедиться в одной вещи: что, если Блубэлл — реальность, а Нью Йорк — зона отдыха?
— Лэвон!
— Ты не можешь отрицать, что прошедшие два года изменили тебя, повлияли на тебя. Ты встретила Лэвона Хэйса — самого лучшего друга на свете. Слушай, я знаю, что все это не просто, но ты не можешь переехать навсегда только потому, что в Нью Йорке проще... Нет, тебе стоит переехать навсегда, только если ты по-прежнему житель Нью Йорка.
— Я и есть житель Нью Йорка!
— Я не хочу зависеть от кого-нибудь, тем более от женщины. Я никогда не переезжал к женщинам. Никогда! Всегда переезжали ко мне.
— Видимо, из-за того, что твоё эго в их квартирах не помещалось.
Ты не странствуешь, не тревожишь себя переменою мест. Ведь такие метания – признак больной души.
Каждый имеет право жить там, где может себе позволить. Нам дали волю преследовать счастье всюду, куда можно доехать, долететь, доплыть — чтобы добыть его. Когда слишком много народу ломится в одно место, само собой, они его разрушат, — но такова система счетов и чеков — так самокорректируется рынок.
Таким образом, единственный способ сберечь какой-то край — это изгадить его. Нужно выставить его кошмарным перед внешним миром.
— Позвони мне, когда будешь переезжать.
— Чтобы ты помог мне перевезти мои вещи?
— Нет, чтобы убедиться, что ты не свистнула мои.
Была поздняя осень, и в холодном воздухе чувствовались печаль и сожаление, характерные для всякого отъезда. Я никогда не мог привыкнуть к этому чувству; всякий отъезд был для меня началом нового существования. Нового существования — и, следовательно, необходимости опять жить ощупью и искать среди новых людей и вещей, окружавших меня, такую более или менее близкую мне среду, где я мог бы обрести прежнее моё спокойствие, нужное для того, чтобы дать простор тем внутренним колебаниям и потрясениям, которые одни сильно занимали меня. Затем мне было ещё жаль покидать города, в которых я жил, и людей, с которыми я встречался, — потому что эти города и люди не повторятся в моей жизни; их реальная, простая неподвижность и определённость раз навсегда созданных картин так была не похожа на иные страны, города и людей, живших в моём воображении и мною вызываемых к существованию и движению.
Первые дома были лёгкими, как шалаши. Но потом испанцы научили нас строить так, чтобы жилища стояли и после бурь. Кочевники для них — плохие работники на полях. Оседлые — вот кто работает хорошо.
Cлайд с цитатой