кино

— О! Что будешь смотреть?

— Ужастик, наверное. Ты любишь фильмы ужасов?

— Какой твой любимый?

— Не знаю.

— Подумай.

— Знаю! «Казаам». Там, где джином был Шакил о'Нил.

— Это не фильм ужасов.

— Ты не знаешь, как Шакил играет?

Мы делаем не документальный фильм для исторического канала. Когда люди говорят, что в фильме слишком много секса, я в ответ говорю: послушайте, ребята, вечерами им нечего было делать, если быть откровенными! Секс был очень важной частью их жизни, у них не было ТВ, газет или айпадов. Любое развлечение, которое у них было, им нужно было организовать самим для себя.

Кино – это чтение для нищих духом. Для тех, кто не способен представить себе войну миров, вообразить себя на мостике «Наутилуса» или в кабинете Ниро Вулфа. Кино – протертая кашка, обильно сдобренная сахаром спецэффектов, которую не надо жевать. Открой рот – и глотай...

— Чего вам не хватает в современном кино?

— Мне не хватает лирики. Поэзия исчезает из кино. Наше поколение родилось в эпоху кинематографа, который преображал серую жизнь по методу живописи; реальность тогда была отдана на откуп телевидению. Даже Эйзенштейн говорил о фактах так, что они становились поэзией! А Тарковский... Никогда не забуду впечатления от «Андрея Рублева». Это та лирика, о которой я говорю: ты плачешь — и не знаешь почему. Образ берет тебя за сердце, тебе не надо его объяснять. Сегодня мы пали жертвой давней двойственности: кино — одновременно и искусство, и индустрия. А индустрия живет сообразно диктату тех, кто ее программирует. В результате возникает парадокс: кто-то решил, что в 20.30 людям пора расслабляться и смеяться — и выбора у них не остается. Как знать, может, они бы предпочли поплакать?