эгоизм

Чувство «я» — чувство эгоизма в хорошем и дурном смысле — есть одно из чувств, наиболее сильных в человеке.

Вероятно, считать своего ребенка потрясающим — это разновидность эгоизма: мне никогда не нравились другие младенцы. Но даже если я и был эгоистом, сейчас меня это устраивало.

«Посеешь поступок — пожнешь привычку.

Посеешь привычку — пожнешь характер.

Посеешь характер — пожнешь судьбу» — пришло на ум древнее изречение. Да, самая великая борьба человека — это борьба с эгоизмом!

Долго гонялся лев Гордыни за свиньей Эгоизма, однако она всякий раз легко пряталась от него в чаще Глухой Апатии. Но однажды ему удалось-таки подстеречь ее у водопоя на реке Наслаждений.

Отступать было некуда.

— Ты меня не ешь, ты меня лучше полюби, — молвила свинья, пристально глядя в глаза льву. — Я нарожаю тебе отличных детей!

Не отводя от нее зачарованного взора, лев медленно вошел в реку и, погрузившись в ее воды, обернулся громадным кабаном.

Потомство пары удивило все джунгли своими достоинствами.

— Вот что значит свежая кровь! — говорила счастливая мать.

Дохристианская и христианская эпохи преследуют противоположные цели; первая хочет идеализировать реальное, вторая – реализовать идеальное, первая ищет «святой дух», вторая – «одухотворенную плоть». Поэтому первая заканчивается бесчувственностью к реальному, «презрением к миру», вторая – «презрением к духу».

Противоположность реального и идеального непримирима, и одно никогда не может сделаться другим: если бы идеальное сделалось реальным, то оно не было бы более идеальным, а если бы реальное сделалось идеальным, то существовало бы только идеальное, а реального вовсе не было бы. Противоречие между ними можно преодолеть только тогда, когда уничтожат и то, и другое. Только в этом третьем, в том, что уничтожит, может наступить конец этой противоположности: иначе идея и реальность никогда не сольются друг с другом. Идея не может быть реализована так, чтобы она осталась идеей, а реализуется только тогда, когда она мертва как идея; то же относится и к реальному.

Все мы готовы верить в других по той простой причине, что боимся за себя. В основе оптимизма лежит чистейший страх. Мы приписываем нашим ближним те добродетели, из которых можем извлечь выгоду для себя, и воображаем, что делаем это из великодушия. Хвалим банкира, потому что хочется верить, что он увеличит нам кредит в своем банке, и находим хорошие черты даже у разбойника с большой дороги, в надежде что он пощадит наши карманы.

Как-то глупо считать себя венцом творения и всем таким, если на самом деле являешься результатом элементарной ошибки, потомком дефективной бактерии, — считает она. — Никакие мы не божьи дети. А если не божьи, то и заморачиваться из-за своей ошибочной жизни не стоит.

Человек как таковой – завершение и результат христианства, является как я началом и не использованным еще материалом новой истории, истории наслаждений, сменившей историю самопожертвований, не истории человека и человечности, а моей истории. Человек считается чем-то всеобщим. Но именно Я и все эгоистическое действительно общее, так как все эгоисты и ставят себя выше всего.

Как и критикующее животное, я думаю только о себе. Я – критерий истины, но я – не идея, а больше, чем идея, то есть невыразим. Моя критика не «свободная» критика, не свободна от меня, и ничему не «служит», не служит и идее, она моя собственная критика.