Виктор

... И если я стараюсь сейчас не заорать, это не значит, что мне это просто!

Давно ли нахрапистость и наглость превратились из пороков в достоинство? Может, и недавно, но порой кажется, что навсегда...

Это всё дожди.

Мы дышим водой. Но мы не рыбы, мы либо умрем, либо уйдем отсюда. — Он серьезно и печально глядел на Виктора.

— А дождь будет падать на пустой город, размывая мостовые, сочиться сквозь гнилые крыши... Потом смоет все, растворит город в первобытной земле, но не остановится, а будет падать и падать...

— Апокалипсис, — проговорил Виктор, чтобы что-нибудь сказать.

— Да, апокалипсис... Будет падать и падать, а потом земля напитается, и взойдет новый посев, каких раньше не бывало, и не будет плевел среди сплошных злаков. Но не будет и нас, чтобы насладиться новой вселенной.

— Я жаворонок, – поспешил соврать Сергей. – Я люблю рано вставать.

— А я петух. Люблю всех ни свет, ни заря поднимать, – то ли похвастался, то ли соврал Виктор.

— Феликс тебя точно куда-нибудь замурует, когда узнает, что ты снова сбежал.

— Замурует? А сквозь щель такая рука моя: Опа! Шеф, вот она — правда...

Я убежден, Лукас, что всякое человеческое существо рождается, чтобы написать книгу, и не для чего другого. Не важно, гениальную или посредственную, но тот, кто ничего не напишет, — пропащий человек, он лишь прошел по земле, не оставив следа.

Прими бой и умри, как подобает мужчине.

Пустые и бессвязные слова. Их очень хорошо слушать, когда они звучат с экрана, их хорошо читать в книгах, восхищаться и трепетать от чужого мужества; но когда всё это оказывается обращённым непосредственно к тебе...

— Ты не должен курить, мой мальчик. Это отнимает годы жизни.

— Ага, старческие. Слов нет, как мне их жаль!

Я знаю, что ты нужна и нужна. Что же еще я должен знать? Разве этого мало? Я просыпаюсь, чтоб тебя увидеть. Услышать твой голос... То, что ты есть, всему придает смысл и вносит жизнь решительно во все...