Понтий Пилат

– Имя?

– Мое? – торопливо отозвался арестованный, всем существом выражая готовность отвечать толково, не вызывать более гнева.

Прокуратор сказал негромко:

– Мое – мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты есть.

Пилат:

— Кого вы хотите чтоб отпустил: убийцу Варраву или Иисуса, называющего себя Мессией?

Первосвященник:

Он не Мессия! Он самозванец! Отпусти Варраву!

Пилат:

— Кого вы хотите чтоб отпустил: убийцу Варраву или Иисуса, называющего себя Мессией?

Первосвященник:

Он не Мессия! Он самозванец! Отпусти Варраву!

Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо.

— «Добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?

— Всех, злых людей нет на свете.

— Превосходная лоза, прокуратор, но это — не «Фалерно»?

— «Цекуба», тридцатилетнее, — любезно отозвался прокуратор.

... трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Нет, философ, я тебе возражаю. Это самый страшный порок.