Темнота ждёт своего часа. В тени все глаза недремлющие.
Охотник
Когда это прошло, я был в другом месте. Мой страх и гнев стали непреодолимыми. Я поднял руку к лицу, чтобы почувствовать, что я — это я. Моё лицо раздувалось, билось в конвульсиях от моего прикосновения. Пол был далеко внизу.
Там пепел; он дует, как листья во время шторма. Их нельзя поймать, пересчитать, измерить или ухватить. Но мы все это прекрасно понимаем. Я надеялся, что это коллективное безумие. Что цвет истощил мир, потому что мы выплеснули из себя человечность.
— Варварство — естественное состояние человечества, — сказал охотник, мрачно глядя на киммерийца. — Цивилизация искусственна. Она — всего лишь прихоть обстоятельств. А варварство будет торжествовать всегда.
Но-но-но-но-но! Не ори, любезный! У меня профессия тонкая, нервная. Я ведь этих окриков-то не люблю. Хочешь указать на ошибки, то сначала похвали. Мерзавец!
Майя решительно встала. — У меня дальше этой строчки не идет: Одолела страшно — грусть, печаль, тоска!
— Нет у меня больше одного соска! — заржал Вьюга и тут же спрятал голову под подушку, откуда и выдал, — зато в рифму!
Я рыдала со смеху, но Майя не сдавалась. Она решила поразить Литературика поэзией серьезно-депрессивного подхода:
— Я сегодня грустным целый день ходил...
— Литр самогонки вдребезги разбил, — ляпнул Охотник, не подумав, и тут же схлопотал подзатыльник от возлюбленной.
— Стойте!
— У меня дети!
— У Вас нет никаких детей!
— Как это нет?
— Если бы у Вас были дети, Вы бы не были трусом!