Эухенио Симоньян

— А ты бы смог? Это всего лишь вопрос. Теоретический. Ты ведь хочешь сделать мир лучше? Ты знаешь, кем был Патита?

— Да.

— И что? Мир стал лучше без него?

— Да.

— Тогда повторю свой вопрос, ты бы смог убить Патиту во имя лучшего мира, во имя светлого будущего?

— Стань я убийцей ради того, чтобы покончить с подонком — мир бы лучше не стал. Он обрел бы нового подонка.

— Подойдет все, что поможет создать образ семьи. Жаль, что у них нет детей.

— Хорошо, что у тебя борода и усы, а то он бы одел на тебя комбинезончик и отправил в кадр.

— Это не новое ощущение, я его уже испытывал. Каждый раз в начале выборов я говорю: «Теперь все получится!», но до сих пор всегда было разочарование. Сейчас то же чувство. Мы сумеем.

— Что сумеем?

— Как что? Для чего мы здесь? Чтобы сделать что-то для людей.

— Не так уж плохо. Но почему ты грустишь?

— Боюсь не пережить нового разочарования.

— Я пока просто не готов стать отцом.

— Никто не готов. Это ребенок тебя готовит к тому, что он есть.

— Но я не готов к тем переменам, что принесет отцовство.

— Отцовство ничего не меняет, ты сам меняешь взгляд на жизнь, начинаешь смотреть детскими глазами. Что-то делаешь и думаешь, а чтобы она подумала, чтобы она сказала. Знаешь, почему я все это делаю?

— Чтобы Лусия стала хорошим человеком?

— Лусия и так прекрасный человек. Улучшать надо мир, вот ради чего я все это делаю.

— Зачем мне становится президентом, если мне даже школу нельзя отремонтировать?

— Я не говорю, что нельзя, но не открывай ящичек пока не бросишь кости. Когда свистнешь в поле, тебя преследует эхо — в политике тоже самое.

— Ты хочешь сказать, что я не должен обещать того, чего не могу выполнить?

— Не обещай того, что могут припомнить.