Элен

— Я знаю, чего вы пытаетесь добиться. Жизнь прекрасна и подобное дерьмо...

— И тебя это расстраивает, потому что...

— Потому что так и есть. Я знаю, что жизнь может быть прекрасной, но я не могу остановиться, и я даже не знаю, почему. Я просто не могу.

– Какой прекрасный дождливый день.

Она спросила, чем же дождливый день может быть замечателен: он перечислил все оттенки неба, деревьев и крыш, которые они увидят во время прогулки, заговорил о неподвластной человеку мощи океана, что откроется им, о зонтике, под которым так здорово шагать, тесно прижавшись друг к другу, о радости, с которой они укроются здесь, чтобы выпить горячего чаю, об одежде, сохнущей около огня, о том, как они, предавшись сладкой истоме, займутся любовью, снова и снова, о том, как под одеялом они будут говорить по душам, словно дети, укрывшиеся в палатке посреди разбушевавшейся природы…

Национальное возрождение, о котором они кричали, похоже на камень. Когда его подымаешь с земли, из-под него выползают гады. Чтобы скрыть свою мерзость, они пользуются громкими словами.

Забудь про пиво, тащи сюда виски!

Неужели, это я? Одинокая, такая одинокая как никто в мире.

Если мы думаем, что есть спруты, они должны быть. Мы не можем вообраить себе того, чего нет на свете.

Люди говорят, что любят тебя... но это значит только, что они любят то, как их любовь к тебе заставляет их себя чувствовать. Или... или они любят то, что могут получить от тебя.

— Папа, я вся дрожу.

— Я понимаю твоё состояние, это входит в программу.

— Папа, а что со мной будут делать?

— Ничего. Ничего. Ты должна скромно опустить глазки и сказать «да», и всё будет кончено.

Она принимает твою любовь как должное.