— Знаю, в это трудно поверить, но когда я поступила в колледж, я была немного...
— ... Занудой?
— ... Зубрилой?
— ... Честной давалкой?
— Знаю, в это трудно поверить, но когда я поступила в колледж, я была немного...
— ... Занудой?
— ... Зубрилой?
— ... Честной давалкой?
Я ещё не выпил утренний кофе, поэтому не могу придумать, как бы сказать красивее «плевать я хотел». Хотя и так нормально получилось…
— Понимаю, Бобо, сама мысль о том, что ты делаешь мне одолжение, заставляет твои ягодицы сжиматься так крепко, что если засунуть тебе туда кусок угля, обратно выскочит алмаз. Но тем не менее... Я даже не помню, когда я в последний раз видел своего сына. Ну ты ведь тоже отец, ты меня поймешь...
— Моего сына недавно выставили из буддийской секты за полный пофигизм, сейчас он живет где-то в тоннелях подземки Портлэнда. Дорогой Перри, если есть что-то, что волнует меня меньше, чем мой сын, то это твой сын. Удачи!
– Милый пиджачок, Тэд. Это, что, шерсть?
– Нет, это смесь полиэстера и нейлона. Вам правда нравится?
– Да нет, в туалете просто бумажные полотенца закончились.
— Доктор Келсо, сегодня никто из моих пациентов не умер.
— Правда? Труп мистера Фергиссона думает иначе.
— Да, я работал в кино, но пришел сюда, здесь как-то погламурнее.
— Там на лестнице кого-то вырвало, как ты любишь.
— Вот.
— Я Боб Келсо, я прихожу сюда, потому что моя жизнь пуста. А еще я люблю проституток.
— Это смешно, потому что это правда.
— Знаете, сэр, доктор Таунс говорил мне, что вы знаете много интересных историй о прошлом клиники, я бы послушал.
— Ну что ж, давай послушаем. В далеком 68-ом... я тебя ненавижу, конец.
— Он это часто рассказывает.
Если бы я хотел впустую потратить воздух, я бы сделал своей жене дыхание рот в рот, когда у нее сердце остановилось.