Бог

— Вот ты говоришь: любовь, любовь!  — а самая большая страсть человека — это страсть возмездия. Человек, униженный подлостью мерзавца, больше всего мечтает о сладости возмездия, и ему плевать на твое учение о любви!

— Возмездие — это кровавое прощение зла. Но зло нельзя прощать, но и нельзя мстить. Однако для разумного человека есть выход из тупика. Он должен обернуть страсть возмездия на свою жизнь, и он вдруг увидит со всей ясностью, что сам не всегда был справедлив, сам должен заняться своими грехами, и окажется, что именно подлость унизившего его мерзавца раскрыла ему глаза на его собственные слабости.

— Выходит, подлец полностью оправдан! Он даже был полезен!  — радостно воскликнул дьявол.

— Никогда!  — загремел Бог.  — Сделавший подлость каленым покаянием должен выжечь из своей души эту подлость! Иначе я беру его на себя. И он у меня так завопит в аду, что в раю услышат его и вздрогнут!

— Но, допустим,  — продолжал дьявол,  — человек, сделавший подлость, покаялся и подходит к человеку, которому он сделал подлость. Что тот ему должен сказать?

— Не мщу, но и не прощу,  — ответил Бог.

Добро, воплощенное во Мне, не могло бы существовать без тебя, воплощенного Зла, и Добро без тебя сделалось бы непостижимым до такой степени, что даже Я не в силах вообразить его, и для того, чтобы Я оставался Добром, ты должен оставаться Злом, и если Дьявол не живет как Дьявол, то и Бог — уже не совсем Бог, и смерть одного означает смерть другого.

— Ну, а как ты относишься к коллективу?  — вдруг спросил дьявол.

— Плохо. Коллектив не краснеет. Человек краснеет один. Всякий коллектив опускает мысль до уровня самых глупых.

— А почему люди склонны собираться в коллектив?

— Чтобы не краснеть. Они жаждут освободиться от бремени своей совести и передать ее вожаку.

— ... Так объясни, почему ты бросил меня? Нас.

— Ты разочаровал меня. Вы все.

— Нет, послушай. Знаю, я разочарование, но насчет людей ты не прав. Они твое величайшее творение. Потому что они были лучше тебя. Да, они слабы, врут и воруют, уничтожают и разочаровывают. Но они также и создают, поют, танцуют, любят. И, самое главное, никогда не сдаются. А ты сдался.

(Я знаю, что я — разочарование, но ты ошибаешься насчёт человечества! Они не могут быть разочарованием, потому что они лучше, чем ты. Да, конечно, они слабы, они лгут и воруют, и разрушают, и... разочаровывают. Но также они даруют, и создают, они поют, танцуют и любят. И, самое главное, они никогда не сдаются. В отличие от тебя.)

— Нет, прошу тебя! Я люблю тебя.

— Нет, ты меня не любил. Ты любил только мою любовь. Я отдала тебе все, что могла. А ты отдал всё им!

Самое прекрасное, что я видел в людях,  — это вдохновленное состраданием лицо матери над постелью больного ребенка. Дуновением любви она вдувает в него здоровье! Ребенок, который никогда не видел такого лица матери, обречен быть неполноценным. Женщина, никогда не склонявшаяся над постелью больного ребенка с выражением вдохновенного сострадания, не женщина, а приспособление для онанизма.

Каждому сердцу, которое вопрошает искренне: «Каков он, путь к Богу?», — он указывается. Каждому дается та истина, которая может быть воспринята сердцем. Приди ко Мне путем своего сердца, но не тропой своего разума. Ты никогда не сможешь найти Меня в своем разуме.

– Может, просто заставим?

– Я не просто так придумал свободу воли.

– Так мы из принципа вяжем себе руки?

– Нет, хорошим солдатом из-под палки не стать. Они должны сами пойти в бой.

— Ох, прости. Я всегда забываю. Люди не могут меня видеть, если я не хочу, чтобы они видели. Это сбивает с толку. Вот, визуальная поддержка, надень. Это поможет, давай же, просто надевай.

— Ты. Бог.

— Ох, прости. Я всегда забываю. Люди не могут меня видеть, если я не хочу, чтобы они видели. Это сбивает с толку. Вот, визуальная поддержка, надень. Это поможет, давай же, просто надевай.

— Ты. Бог.