— То есть, ты обманула меня, сказав правду?
— Да.
— Оригинальный ход. Надо запомнить.
— То есть, ты обманула меня, сказав правду?
— Да.
— Оригинальный ход. Надо запомнить.
За очередным поворотом полутемного коридора белого мага конкретно огрело по затылку чье-то копыто. Бессознательный Алистер рухнул как подкошенный.
– Не, еще один в этот мешок не влезет, – раздался следом задумчивый голос Даридадуса.
– Да на кой он нам сдался? – отмахнулся Боня. – Пусть так тут и валяется. Если что, скажем, что он просто шел-шел и ему вдруг голову напекло.
– Чем напекло? Копытом? – Я чуть не взвыла. – Бонь, ты чего это, совсем? Ладно Ийрилихар, там хоть повод был…
– Так и тут есть, – веско перебил Бонифаций. – Понимаешь, мы забыли, где вампир живет, надо было у тебя спросить. А как спрашивать, если рядом этот крутится.
Из темноты коридора спешно показалась Николетта. Увидела пришибленного Алистера и перепуганно ойкнула.
– Ас ним-то что?
– Затылкокопытная эпидемия, – мрачно пояснила я.
— Это яйцевые капсулы хищных центаврианских гельминтов, — пояснила Полина. — Используются для борьбы с сорными моллюсками. Я хотела посмотреть, чем первый сорт отличается от высшего, и случайно уронила обе банки.
— Эмм… А перчатки ты не хочешь надеть?
— Зачем? После того, как я их веником с пола сметала, им уже все равно.
— А нам?
— Как вы добры. Вы восстанавливаете мою веру в людей. Я уже не знала, куда обратиться за помощью.
Принцесса рассказала Анжелике о той борьбе, которую она выдерживала в течение ряда лет, чтобы выбраться из того болота грязи и разврата, куда ее затягивали. Она бы никогда не вышла за монсеньора, если бы все было так плохо с самого начала.
— Он ревнует меня к моему уму, и страх, что никто не любит меня или просто или просто не думает обо мне хорошо, будет преследовать меня всю жизнь.
Она расчитывала стать королевой Франции, но об этом сейчас не говорила. Это была ее главная претензия к монсеньору — он был лишь братом короля. А слова ее о самом короле вызывали горечь.
— Если бы он не боялся так моего брата Карла, он бы никогда не дал согласия на этот брак. Мои слезы, стыд, печаль — все это ничего не значило для него. Его совсем не беспокоит деградация собственного братца.
"..."
— Я не сомневаюсь в своей победе, и все же порой мне становится страшно. Меня со всех сторон окружают ненавистью. Монсеньор несколько раз пытался отравить меня.
"..."
— И помните, при дворе неоткуда ждать помощи, надо уметь самой защищать себя или... или умереть.
Обратно они шли молча. На губах принцессы застыла улыбка. Ничто не могло отвлечь ее от чувства страха за свою жизнь, и это чувство постояннопреследовало ее.
— Если бы вы только знали, — неожиданно сказала она, — как бы я хотела остаться в Англии и никогда, слышите, никогда не возвращаться сюда!
– Слушай, подарок сейчас дарить будем или все же попозже?
– Что дарить-то будем?
– Как что? – в свою очередь, не понял Бонифаций. – То, что ты и сказала. – Он любовно похлопал копытом по мешку.
– Боня, – я схватилась руками за голову, – ты что натворил?! Когда я говорила про «долбануть Ийрилихара копытом по голове, засунуть в мешок и подарить Николетте», я образно выразилась!
Бонифаций и ухом не повел.
– Ну надо было конкретизировать, что ты образно выражаешься, – невозмутимо парировал он. – Теперь уже дарить будем.
Анжелика говорила себе, что все разрушено, жизнь приобрела горький привкус пепла сгоревших надежд и, что самое страшное, она никак не могла понять, отчего так все получилось.
— Как вы добры. Вы восстанавливаете мою веру в людей. Я уже не знала, куда обратиться за помощью.
Принцесса рассказала Анжелике о той борьбе, которую она выдерживала в течение ряда лет, чтобы выбраться из того болота грязи и разврата, куда ее затягивали. Она бы никогда не вышла за монсеньора, если бы все было так плохо с самого начала.
— Он ревнует меня к моему уму, и страх, что никто не любит меня или просто или просто не думает обо мне хорошо, будет преследовать меня всю жизнь.
Она расчитывала стать королевой Франции, но об этом сейчас не говорила. Это была ее главная претензия к монсеньору — он был лишь братом короля. А слова ее о самом короле вызывали горечь.
— Если бы он не боялся так моего брата Карла, он бы никогда не дал согласия на этот брак. Мои слезы, стыд, печаль — все это ничего не значило для него. Его совсем не беспокоит деградация собственного братца.
"..."
— Я не сомневаюсь в своей победе, и все же порой мне становится страшно. Меня со всех сторон окружают ненавистью. Монсеньор несколько раз пытался отравить меня.
"..."
— И помните, при дворе неоткуда ждать помощи, надо уметь самой защищать себя или... или умереть.
Обратно они шли молча. На губах принцессы застыла улыбка. Ничто не могло отвлечь ее от чувства страха за свою жизнь, и это чувство постояннопреследовало ее.
— Если бы вы только знали, — неожиданно сказала она, — как бы я хотела остаться в Англии и никогда, слышите, никогда не возвращаться сюда!
– Слушай, подарок сейчас дарить будем или все же попозже?
– Что дарить-то будем?
– Как что? – в свою очередь, не понял Бонифаций. – То, что ты и сказала. – Он любовно похлопал копытом по мешку.
– Боня, – я схватилась руками за голову, – ты что натворил?! Когда я говорила про «долбануть Ийрилихара копытом по голове, засунуть в мешок и подарить Николетте», я образно выразилась!
Бонифаций и ухом не повел.
– Ну надо было конкретизировать, что ты образно выражаешься, – невозмутимо парировал он. – Теперь уже дарить будем.