Алан Мур, Дэйв Гиббонс. Хранители

— Крутые были времена, Роршах! Крутые... куда они ушли?

— Это ты ушел.

Некоторые скелеты приходится связывать, чтобы не выпрыгивали из шкафов.

Без меня все было бы иначе. Если бы толстяк не наступил на часы, если бы я не оставил их в камере связующих полей... Выходит, это я виноват? Или толстяк? Или отец, который выбрал для меня профессию? Кто из нас в ответе? Кто творит мир?

Ласточка, в мире все не так просто, и дождь одинаково льет и на добро, и на зло.

У всех вещей есть форма во времени, а не только в пространстве. И в некоторых мраморных глыбах прячутся будущие статуи.

Потому что есть добро и есть зло, и зло должно быть наказано. Даже перед лицом Армагеддона я не должен нарушать этого. Но столь многие заслуживают воздаяния... и так мало времени.

Я верю, что, подходя к объекту изучения с чувствительностью, достойной статистиков и патологоанатомов, мы безнадежно отдаляемся от чудесной и манящей планеты воображения, чье притяжение и заставило нас когда-то заняться исследованиями.

— Странный ты, Блейк. И отношение к жизни и войне у тебя тоже странное.

— Странное? Слушай... Однажды понимаешь, что весь этот мир просто большой прикол, и в нем имеет смысл быть только Смехачом.

— Сожженные деревни, мальчишки с ожерельями из человеческих ушей... Это прикол?

— Эй... Разве я говорил, что это прикол хорошего тона? А я стараюсь соответствовать.

Забавно, но лица тоже могут выходить из моды. Когда смотришь на старые фотографии, все, кто на них изображен, немного похожи, как будто они родственники. Взгляните на фото, снятые десятью годами позже, и вы обнаружите, что лица изменились, а те, что были раньше, пропали и больше уже никогда не появятся.

Я сидел на кровати. Смотрел на карточку с кляксами Роршаха. Я пытался притвориться, что пятно похоже на раскидистое тенистое дерево, но это не сработало. Оно было похоже на дохлую кошку, которую я однажды нашел. Жирные блестящие черви слепо копошились в ней, наползали друг на друга, отчаянно прятались от света.

Но даже это воспоминание — лишь попытка избежать настоящего ужаса. А ужас в том, что на самом деле это просто изображение бессмысленный и пустой черноты. Мы одиноки. Больше ничего.