В пятнадцати канцонах о браке

Так

расплывается

время.

На лестнице,

что пахнет сухою глиной,

молчит

безъязыкостью

ночи

спящей,

время путается

в узелки

в волосах арабских –

блестящие, странные сгустки –

и не разобрать –

Севилья, Александрия ли, Альморав,

или Египет Древний -

до Птолемея,

до жреца

друга Платона,

до жреца,

рассуждающего, как боги

когда-то

так же затылки свои прислоняли

к глине,

вслушивались в слепые,

блестящие сгустки

времени –

произошедших и не наступивших мгновений,

и как всё – одинаково.

Склоняйтесь, склоняйтесь,

ибо вот она

жажда моя,

расступитесь

и дайте место

существу легче пери

любых,

ибо взор мой на ней.

И не оторвать

его.

А если нет во мне сердца,

я сделаю слепок

для ладоней её.

Луна одним движением кисти

бросила

на чистый лист

изгиб,

что обернувшись в шелк,

пошел

женщиной.

И женщина та дышала вишней.

А ты, солнышко,

звездочка яркая Андалусии,

пляши!

Пляши, мореночка, и говори мне именно так –

глаза по-рысьи сужая – «небо моё,

врата рая

лежат

у тебя в горсти».

Кесарю – кесарево, а кляче – плеть. И как кесаря не корона определяет, так клячу же выявляет ослиная трусость её, воинствующая против всего необходимого.

Не существует иных контрактов,

чем те, в коих гарантией

служит

лишь вера,

упорство

и то количество пота

и крови,

что ты готов вложить

в результат.

Это единственный человечеству ныне известный контракт,

что эффективен.