Семнадцать мгновений весны

Штирлиц настроил приемник на Францию — Париж передавал концерт молоденькой певички Эдит Пиаф. Голос у нее был низкий, сильный, а слова песен простые и бесхитростные.

— Полное падение нравов, — сказал пастор, — я не порицаю, нет, просто я слушаю ее и все время вспоминаю Генделя и Баха. Раньше, видимо, люди искусства были требовательнее к себе: они шли рядом с верой и ставили перед собой сверхзадачи. А это? Так говорят на рынках…

— Эта певица переживет себя… Но спорить мы с вами будем после войны.

Игра — это самое серьёзное, что есть в жизни. Игра и живопись. Всё остальное суетно и мелко.

Быть с народом — это одно, а чувствовать себя в том положении, когда ты поступаешь по справедливости и по вере — другое. Эти вещи могут совпадать и могут не совпадать.

Благодарите бога, что вами занимается Штирлиц: он у нас славится либерализмом и логикой…

— Как же я завидую тем, кто выполняет приказ, и только!

Как бы я хотел только выполнять приказы! «Быть честным!» Можно подумать, что я то и дело думаю, как бы мне быть нечестным.