Бредем, как лунатики, к завершению жизни, каковая есть, во всех смыслах, просто потеря времени.
Надувной доброволец
Скоро я пошёл на медведей, решив, что они размером не больше, чем на картинках в книгах. Я взял с собой плетёную корзину, чтобы складывать туда кукольно-безвольные тела. Достаточно сказать, что я вернулся через пять недель истекания кровью в горах и пожирания крыс, с новой философией, проповедующей, как хорошо сидеть и молчать в комнате, где ничего не происходит.
— Прошлое, настоящее, будущее — все едино.
— В каком смысле?
— В том смысле, что в любом времени ты ублюдок.
Фрэд сказал, что я испортил ему день, когда поджег его машину и запустил мёртвую девушку в ванну, а он ведь пытался устроить себе выходной первый раз за несколько лет.
— С меня пиво, — сказал я и убежал.
Я ненавижу тебя потому... а конец фразы бывал таким личным и характерным, что я рыдал над многообразием рода человеческого. Я говорил им, что ненависть — слишком жалкий плод для столь щедрой ветви.
Моя жизнь – дефект на заднице человечества, невидимый и постыдный – ни трагедия, ни проблема в большинстве обстоятельств.
Презрение и унижения идут рука об руку, когда нация почивает на лаврах собственной вины.
Мораль — как вышка в бассейне и задница, за которую ангелы, рожденные в небесах, готовы убивать.