Надувной доброволец

Бредем, как лунатики, к завершению жизни, каковая есть, во всех смыслах, просто потеря времени.

Скоро я пошёл на медведей, решив, что они размером не больше, чем на картинках в книгах. Я взял с собой плетёную корзину, чтобы складывать туда кукольно-безвольные тела. Достаточно сказать, что я вернулся через пять недель истекания кровью в горах и пожирания крыс, с новой философией, проповедующей, как хорошо сидеть и молчать в комнате, где ничего не происходит.

— Прошлое, настоящее, будущее — все едино.

— В каком смысле?

— В том смысле, что в любом времени ты ублюдок.

Фред был простым мужиком, но сложной женщиной.

Фрэд сказал, что я испортил ему день, когда поджег его машину и запустил мёртвую девушку в ванну, а он ведь пытался устроить себе выходной первый раз за несколько лет.

— С меня пиво, — сказал я и убежал.

Я ненавижу тебя потому... а конец фразы бывал таким личным и характерным, что я рыдал над многообразием рода человеческого. Я говорил им, что ненависть — слишком жалкий плод для столь щедрой ветви.

Моя жизнь – дефект на заднице человечества, невидимый и постыдный – ни трагедия, ни проблема в большинстве обстоятельств.

Презрение и унижения идут рука об руку, когда нация почивает на лаврах собственной вины.

Мораль — как вышка в бассейне и задница, за которую ангелы, рожденные в небесах, готовы убивать.