Госпожа Бовари

Высокопарными словами обычно прикрывается весьма неглубокая привязанность.

— Ты меня любишь?

— Конечно люблю! — отвечал он.

— Очень?

— Ну ещё бы!

— А других ты не любил?

— Ты что же думаешь, до тебя я был девственником?

Если бы от наших страданий кому-нибудь было легче, то мы бы, по крайней мере, утешались мыслью о том, что жертвуем собой ради других.

Леон представлялся ей стройнее, красивее, обаятельнее, загадочнее, чем когда бы то ни было. Разлучившись с нею, он ее не покинул, он был здесь, – стены дома, казалось, сторожили его тень. Она не могла отвести глаза от ковра, по которому он ступал, от стульев, на которых он сидел.

Однако она ждала какого-то события. Подобно морякам, потерпевшим крушение, она полным отчаяния взором окидывала свою одинокую жизнь и всё смотрела, не мелькнёт ли белый парус на мглистом горизонте. Она не отдавала себе отчёта, какой это будет случай, каким ветром пригонит его к ней, к какому берегу потом её прибьёт, подойдёт ли к ней шлюпка или же трёхпалубный корабль, и подойдёт ли он с горестями или по самые люки будет нагружен утехами. Но, просыпаясь по утрам, она надеялась, что это произойдёт именно сегодня, прислушивалась к каждому звуку, вскакивала и, к изумлению своему, убеждалась, что всё по-старому, а когда солнце садилось, она всегда грустила и желала, чтобы поскорей приходило завтра.

«У меня есть любовник! Любовник!» — повторяла она, радуясь этой мысли, точно вновь наступившей зрелости. Значит, у неё будет теперь трепет счастья, радость любви, которую она уже перестала ждать. Перед ней открывалась область чудесного, где властвуют страсть, восторг, исступление. Лазоревая бесконечность окружала её; мысль её прозревала искрящиеся вершины чувства, а жизнь обыденная виднелась лишь где-то глубоко внизу, между высотами.

... из всех злоключений, претерпеваемых любовью, самое расхолаживающее, самое убийственное-это денежная просьба.

Вдруг и встретится счастье, в один прекрасный день придёт нечаянно, внезапно, когда в нём уже отчаялись.

... все лжет! За каждой улыбкой скрывается скучливый зевок, за каждой радостью — проклятие, за блаженством — пресыщение, и даже от самых сладких поцелуев остается на губах лишь неутолимая жажда более высокого сладострастия.

Если художественное произведение вас не волнует, значит, оно не достигает истинной цели искусства.