Фаворит

Новый фаворит, услаждая Екатерину волшебными ариями, не прервал отношений с её ближайшей подругой Прасковьей Брюс, а Потемкин ещё долго потом бурчал, недовольный:

— Слонами, тиграми да крокодилами на святой Руси торговать куда легше, нежели при дворе нашем состоять... О, боже милосердный! Измучился. Спать пойду.

Потемкин в несколько могучих гребков разогнал лодку на середину озера, бурно заговорил, что, как никто не знает истоков Нила, так не знает она истоков его любви... Екатерина зачерпнула воды с левого борта лодки и поднесла ладонь к его губам.

—  Выпей, смешной, — сказала она.

Потемкин выпил. Она зачерпнула воды с другого борта лодки и снова поднесла ладонь к его губам.

—  Выпей, глупый, — снова велела она.

Потемкин выпил. Екатерина рассмеялась:

—  Какая же разница? Да никакой... вода везде одинакова. Так и мы, женщины. Не обольщайся в этом заблуждении: что императрица, что солдатка — все мы из одного теста!

Жившая в своем веке просвещенного абсолютизма, она была женщиной умной, образованной. Естественно, она не жаловала придворных дураков:

—  Если один дуралей камень в Неву закинет, так потом сорок Вольтеров не знают, как его оттуда вытащить.

Уничтожить бюрократию стало теперь невозможно, ибо уничтожение её придется поручить тем же самым бюрократам. Но, даже уничтожив старую бюрократию, они тут же породят новую, ещё более прожорливую, более выносливую и живучую... Так не лучше ли нам это гадючье логово и не трогать?

Зрелище двух эскадр черноморских было великолепно.

— Флот большой, но зачем он нужен здесь России?

На это ворчание Фицгерберта Потемкин ответил:

— А затем, чтобы никто об этом больше не спрашивал...

Путешествие было обставлено помпезно, но Екатерина указала эскадре приставать к берегам пореже, дабы дипломатический корпус, сопровождавший её, не слишком-то приглядывался.

— У них ведь как, — сказала она фавориту, — увидят помойку или пьяных на улице — радуются, а покажи им достойное и похвалы заслуживающее — косоротятся, будто это ради нарочитого показа сама выдумала, чтобы «поддать дыму» всей Европе...

Резким жестом Екатерина выбросила скипетр вперёд.

—  Не желаю я дожить, — звонко выкрикнула она, — до такого дурного несчастия, когда бы намерение законов наших исполняемо не было! Боже всех нас сохрани, чтобы после окончания работ над законами оказалось бы, что где-то в мире ещё существует народ, который счастливее народа нашего — великого народа русского!..

— Чувствую, как чьи-то руки, очень грубые, но опытные, задирают на мне юбки, спуская с меня панталоны... Като, ты понимаешь весь мой ужас? Я сначала решила, что попала в вертеп искусных распутников, и ожидала насилия. Но вместо этого меня стали сечь, а кто сечёт — не видать. Святоша же с просфоркой в зубах, как собака с костью, присел возле меня, несчастненькой, и вдруг заявляет: «Ах ты задрыга такая, будешь ещё к графу Григорию Орлову подлаживаться?» Като, подумай, что я выстрадала: сверху крестят, снизу секут... Уж лучше бы меня изнасиловали!..

Подруга заплакала. Екатерина пожала плечами:

—  Интересно, кто бы эту комедию придумал?

Де Верак сказал, что она касается очень сложной и опасной темы — равновесия двух различных полов в мире.

— А вот в этом вопросе, — отвечала Екатерина, зардевшись, — я никакого равноправия не потерплю! Как можно равнять мужчину с женщиной, если женщина была, есть и всегда останется существом высшего порядка. Приравнять женщину к положению мужчины — это значит оскорбить и унизить ее!