Владимир Владимирович Набоков

Бессмертное счастие наше

Россией зовётся в веках.

Мы края не видели краше,

А были во многих краях.

Пестуйте детали, божественные детали.

Истина — одно из немногих русских слов, которое ни с чем не рифмуется.

Профессора литературы склонны придумывать такие проблемы, как: «К чему стремился автор?» или еще гаже: «Что хочет книга сказать?» Я же принадлежу к тем писателям, которые, задумав книгу, не имеют другой цели, чем отделаться от нее.

Нас мало — юных, окрылённых,

не задохнувшихся в пыли,

ещё простых, ещё влюбленных

в улыбку детскую земли.

Мы только шорох в старых парках,

мы только птицы, мы живём

в очарованье пятен ярких,

в чередованьи звуковом.

Мы только мутный цвет миндальный,

мы только первопутный снег,

оттенок тонкий, отзвук дальний,—

но мы пришли в зловещий век.

Навис он, грубый и огромный,

но что нам гром его тревог?

Мы целомудренно бездомны,

и с нами звёзды, ветер, Бог.

Я американский писатель, рождённый в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на пятнадцать лет переселиться в Германию. Моя голова разговаривает по-английски, моё сердце — по-русски, и моё ухо — по-французски.

Одиночество, как положение, исправлению доступно, но как состояние, это — болезнь неизлечимая.

Тебе, живой, тебе, моей прекрасной,

вся жизнь моя, огонь несметных свеч.

Ты станешь вновь, как воды, полногласной,

и чистой, как на солнце меч,

и величавой, как волненье нивы.

Так молится ремесленник ревнивый

и рыцарь твой, родная речь.

Будь милосерден. Царств не требуй.

Всем благодарно дорожи.

Молись — безоблачному небу

И василькам в волнистой ржи.

Не презирая грез бывалых,

старайся лучшие создать.

У птиц, у трепетных и малых,

учись, учись благословлять!

Ты пришла в мою жизнь — не как приходят в гости (знаешь, «не снимая шляпы»), а как приходят в царство, где все реки ждали твоего отраженья, все дороги — твоих шагов...