Теодор Рётке

В темные времена глаз начинает видеть.

Я изведал печаль карандашей,

Аккуратно лежащих в коробках,

Я знаю грусть дырокола, клея и скоросшивателей -

Боль, тоску и безродность безупречных учреждений,

Одиночество туалетов и пустоту приемных.

Обязательность кувшина и непременность тазика,

Священность авторотатора, скрепки и запятой,

Бесконечное повторение жизней, лиц и предметов.

Я видел, как сеялась пыль с высоких стен учреждений -

Тоньше тонкой муки, опаснее угольной пыли.

Невидимая почти в однообразии будней,

Она покрывала пленкой брови, ресницы, ногти,

Садилась на светлые волосы совершенно стандартных людей.

На Запад поезд мчит,

Качает землю ритм,

Колеса говорят,

Я вглядываюсь в ночь,

Пока купе молчит.

А кружево мостов,

Деревьев кутерьма,

Туман в отрогах гор

Перебегают взгляд -

Вот пустошь меж холмов,

Вот озеро во мгле.

Внезапный поворот

Сжимает горло так,

Что каждым нервом в такт -

Кривая к стенке жмет;

Мелькает светофор

Все ярче. Был — и нет,

Летим во весь опор,

Плывет по рельсам свет.

Ущельем ледяным

Туманится окно,

Ворвались в дождь. Темно.

Дробь за окном двойным.

Летает взад-вперед

Колено шатуна,

И за окном лежит

Любимая страна.

Я сознаю, что только эта дрожь меня приводит в чувство.

Понимаю: ушедшее уходит навсегда, и так же вечно

остается рядом.

Я просыпаюсь, чтобы вновь заснуть; я не спешу мир встретить

бодрым взглядом.

И лишь пустившись в путь, возможно, я пойму, куда же, наконец,

идти мне надо.