Но мне нравится утро в Баку
И ночная подкова огней.
Я люблю этот жаркий, живой,
Жадный к жизни, отважный народ.
Вставший вахтой своей трудовой
В сердце бухты, у Волчьих Ворот.
Павел Григорьевич Антокольский
Cлайд с цитатойСловами чёрными, как чёрный хлеб и жалость,
Я говорю с тобой — пускай в последний раз!
Любовь жила и жгла, божилась и держалась,
Служила, как могла, боялась общих фраз.
И я живу с тобой и ста́реюсь от груза
Безденежья, дождей, чудачества, нытья...
А ты — не вымысел, не музыка, не муза.
Ты и не девочка. Ты просто — жизнь моя.
Кому, как не тебе одной,
Кому, как не тебе единственной -
Такой далекой и родной,
Такой знакомой и таинственной?
А кто на самом деле ты?
Бесплотный эльф? Живая женщина?
С какой надзвездной высоты
Спускаешься и с кем повенчана?
Кому, как не тебе одной,
Кому, как не тебе единственной -
Такой далекой и родной,
Такой знакомой и таинственной?
А кто на самом деле ты?
Бесплотный эльф? Живая женщина?
С какой надзвездной высоты
Спускаешься и с кем повенчана?
Вы встретитесь. Я знаю сумасбродство
Стихийных сил и ветреность морей,
Несходство между нами и сиротство
Неисправимой верности моей.
Я люблю тебя в дальнем вагоне,
В жёлтом комнатном нимбе огня.
Словно танец и словно погоня,
Ты летишь по ночам сквозь меня.
Я люблю тебя — чёрной от света,
Прямо бьющего в скулы и в лоб.
Не в Москве — так когда-то и где-то
Всё равно это сбыться могло б.
Я люблю тебя в жаркой постели,
В тот преданьем захватанный миг,
Когда руки сплелись и истлели
В обожанье объятий немых.
Я тебя не забуду за то, что
Есть на свете театры, дожди,
Память, музыка, дальняя почта...
И за всё. Что ещё. Впереди.
Мы знаем праздники, которых
В аду и в небе не забыть.
Да, самое большое — быть
В другом прохожем, в песне,
в спорах
И в той, кого нельзя добыть.
Да, самое большое — помнить
И видеть яростию глаз
Всё, что открыто напоказ,
Что не коснется этих комнат
Трезвоном бесполезных фраз.
Что всё прелестно и нелепо.
Что всё влечет издалека -
И золотая горсть песка,
И вальс в отчаянье вертепа,
И беспричинная тоска...