Ольга Туркина

Я была яблоками сотен сортов

Запрета, падающих со ртов

Прошлых — в один только твой подол.

Про меня все говорят «с жиру бесится».

Или так уж в лицо — «с жиру бесишься».

Имея в виду мой выбор тебя, тебя, тебя.

Ночь копошится по углам,

беспомощно пытаясь надышаться

перед рассветом. Пополам

тьма делится, исчерпывая шансы

пожить при свете, хотя бы в теле

падающей исчезающей тени.

Крепка дружба белой вороны и черной кошки.

Девочка, за которой цветные лица,

барная стойка и полно огня,

стоит на длинных белых ногах, как на спицах,

и смотрит на... Уже не на меня,

а вглубь меня.

Твоя сигарета

Лежала с моими

В пачке. К вечеру

Осталась только она.

И ты ее попросила.

И ты ее подожгла.

Ты обнаружила в ней

Ментоловый вкус.

Вот и ты

Как твоя сигарета.

Полежав со мной

Ты становишься мной.

Расскажи, что делается с душами цветов,

когда те умирают? Цветы — всё, и всё — цветы.

Всё есть цветы, — шепчу, пугливо озираясь, — вон в окне

их целые поляны да под белым цветом Солнца;

глаза наши — цветки, и сердцевина в нас смеётся

точь-в-точь цветочным смехом, и орёт точь-в-точь

немым криком цветка, цветочным горем... в клочья

собой накармливая жизнь. Вся жизнь — цветы.

Их стая то чётна, то нечётна, но точёна — всегда.

Я — это лишь одностишие

от моего стиха.

Так хочется не помнить ничего

Память подводит тем, что никогда не подводит.