Игорь Чурдалев

Допустим, ты не столь умен, как мнилось,

хотя местами и не лыком шит, -

наивность нам дарована как милость,

чтоб ужас пониманья заглушить.

Живите, всуе тайн не понимая.

Разгадка их как прежде не близка.

Только то, что не сбылось,

скучной Вечности примета -

не сгорает, дымом лета

не становится...

Пусть мы увидим, покуда кулиса метелей

наземь не пала,

как в крохотной жизни своей

тащит сквозь эру фальшивых и мелочных целей,

сквозь безнадёгу -

громаду листа муравей.

Так и обучимся жить — без оглядки на годы

то ли застывшие, то ли текущие прочь;

вечен ли вечер, грядет ли времен перемена,

не разделяя с эпохой ни скорбь, ни восторг,

не отвечая за все муравьиное племя,

лишь отвечая за свой неподъемный листок.

Безродные, галдя оравой всей,

но врозь — делясь по стаям или кастам,

скользили над поверхностью вещей,

неслыша, как под ноздреватым настом,

в берлоге, в мерзлоте, в густой ночи,

покоящей исчезнувшие страны,

Империя, погибшая почти,

скуля во сне, зализывала раны.

Не сытно едим ли? Не сладко ли пьем?

Иль песнями мы обедняли?

Зачем же о старой землянке поем,

которой в глаза не видали?

Не мы ли речисты, не мы ли умны,

красивы и ладно одеты?

Ведь мерзли не мы и терпели не мы.

И пулями мы не задеты.

И дрогнет мир. И пошатнется быт,

поставленный устойчиво, как плаха.

И мы шагнем в поля грядущих битв,

зайдясь — кто от восторга, кто от страха.