Джон Рональд Руэл Толкин

Ее отречение и ее страдания были связаны и неразрывно переплетены с отречением и страданиями Фродо; и то, и другое стали частью плана возрождения состояния людей. Ее мольба тем самым, возможно, оказалась особенно действенной, и ее замысел стал своего рода справедливым обменом.

… Это нагромождение железа, бетона, грязи и дыма отрицает красоту. … Внутри этих границ не растёт ни одной травинки, почва пропитана ядовитыми семенами угля и нефти, и из живого только машины и рабы — и первые более живые, чем последние.

Вокруг нас всё враждебно. Над нами злонамеренные облака, преследующие друг друга чтобы изолировать нас от Солнца; со всех сторон убожество постоянно работающей стали. … И на подмостках, на поездах, снующих вокруг, на дорогах, в ямах, в конторах, — люди, много людей, рабы и хозяева, которые тоже рабы. Страх двигает первых, а ненависть вторых, а все остальные молчат. Все друг другу враги или конкуренты.

Эта книга написана кровью моего сердца, густой или жидкой — уж какая есть; большего я не могу.

Эльфы «бессмертны», по крайней мере, в границах этого мира: и следовательно, связаны скорее с печалью и бременем бессмертия, чем со смертью. Враг же, когда ему сопутствует удача, всегда «естественно» связан с абсолютным Господством как Властелин магии и машин; но та проблема — что это устрашающее зло может исходить и исходит из очевидно доброго корня, из желания облагодетельствовать мир и всех остальных — быстро и в соответствии с планами самого благодетеля — это повторяющийся мотив.

Не может быть «истории» без грехопадения — все истории в конечном счете повествуют о грехопадении — по крайней мере для человеческих умов, таких, какие мы знаем и какими наделены.

И в конце концов Кольцо одержало бы верх.

Гэндальф, как Владыка Кольца оказался бы куда хуже Саурона. Он остался бы «праведным», да только чересчур уверенным в своей праведности. Он бы продолжал управлять и распоряжаться «во благо», во имя выгоды своих подданных, согласно своей мудрости (каковая была и осталась бы велика). Так, в то время как Саурон умножал [неразборчивое слово] зло, «добро» оставалось четко от него отличимым. Гэндальф выставил бы добро в отталкивающем виде, уподобил бы злу.

Я стал менее циничным, чем был, потому что помню собственные грехи и глупости.

Великое это благо — назойливые, упрямые друзья, не позволяющие тебе навеки уйти в гробовое молчание.

Вот этот путь, что вверх идет,

Тернист и тесен, прям и крут.

К добру и правде он ведет,

По нем немногие идут.

Другая — торная — тропа

Полна соблазнов и услад.

По ней всегда идет толпа,

Но этот путь — дорога в ад.

Бежит, петляя, меж болот

Дорожка третья, как змея,

Она в Эльфландию ведет,

Где скоро будем ты да я.