Анна Андреевна Ахматова

Самые тёмные дни в году

Светлыми стать должны.

Я для сравнения слов не найду -

Так твои губы нежны.

Только глаза подымать не смей,

Жизнь мою храня.

Первых фиалок они светлей,

А смертельные для меня.

Вот, поняла, что не надо слов,

Оснеженные ветки легки...

Сети уже разостлал птицелов

На берегу реки.

Я спросила: «Чего ты хочешь?»

Он ответил: «Быть с тобой в аду».

Сердце к сердцу не приковано,

Если хочешь — уходи.

Много счастья уготовано

Тем, кто волен на пути.

Все места, где я росла и жила в юности, больше не существуют: Царское Село, Севастополь, Киев, Слепнёво, Гунгербург (Усть-Нарва).

Уцелели — Херсонес (потому что он вечный), Париж — по чьему-то недосмотру и Петербург—Ленинград, чтобы было где приклонить голову. Приютившая то, что осталось от меня в 1950 г., Москва была доброй обителью для моего почти посмертного существования.

В прошлое давно пути закрыты,

И на что мне прошлое теперь?

Что там? — окровавленные плиты,

Или замурованная дверь,

Или эхо, что ещё не может

Замолчать, хотя я так прошу...

С этим эхом приключилось то же,

Что и с тем, что в сердце я ношу.

Дьявол не выдал. Мне все удалось.

Вот и могущества явные знаки.

Вынь из груди мое сердце и брось

Самой голодной собаке.

Больше уже ни на что не гожусь.

Ни одного я не вымолвлю слова.

Нет настоящего — прошлым горжусь

И задохнулась от срама такого.

Быть твоею сестрою отрадною

Мне завещано древней судьбой,

А я стала лукавой и жадною

И сладчайшей твоею рабой.

Но когда замираю, смиренная,

На груди твоей снега белей,

Как ликует твое умудренное

Сердце — солнце отчизны моей!

У меня есть улыбка одна:

Так, движенье чуть видное губ.

Для тебя я её берегу —

Ведь она мне любовью дана.

Всё равно, что ты наглый и злой,

Всё равно, что ты любишь других.

Предо мной золотой аналой,

И со мной сероглазый жених.

Нет ничего более полезного для нервов, чем побывать там, где никогда не был.

Я улыбаться перестала,

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

И эту песню я невольно

Отдам на смех и поруганье,

Затем, что нестерпимо больно

Душе любовное молчанье.