Леонид Владимирович Шебаршин

За окном темно и, видимо, холодно. Синевато отсвечивают окна — москвичи впитывают очередную порцию телевизионного дурмана. Кто-то смотрит картинки из богатой жизни про любовь, кто-то, затаив дыхание, переживает вместе с американским героем, уничтожившим десяток американских же негодяев, кто-то с доверием взирает на вдохновенно врущего аналитика,. Телевидение — ум, честь и совесть нашей эпохи! Хороша эпоха.

В той, настоящей жизни Генерал был приучен не верить тихим убедительным голосам, они обезоруживали перед лицом опасности.

Его руки любили прикосновение оружия, его успокоительную деловитую тяжесть. Он частенько размышлял о том, сколько выдумки, труда, затрат вложили люди в то, чтобы довести такую простую вещь, как ружье или пистолет, до нынешнего совершенства.

Полжизни губил здоровье, другую половину жизни его берег. Мог бы всю жизнь посвятить чему-то одному.

Наша жизнь — попытки предвидеть непредвиденное, предсказать непредсказуемое, дождаться неожиданного.

Нет ничего хуже пустоты, наполненной вопросами и сомнениями. Человеку нужна вера, и каждый, будь он законченный безнадежный рационалист и циник, во что-то верит — в Бога, в приметы, в нечистую силу, в человеческую доброту. В разумность мира, в деньги, наконец. Верят в то, что даже рационалисты не могут или боятся поверить разумом, верят в абсурдное именно потому, что оно абсурдно, верят в то, что хотя бы немного светит во мраке суеты.

На старинном «Путешествии по Китаю и Тибету» фиолетовый штамп ученической библиотеки Трехгорной мануфактуры, детским неуклюжим почерком на внутренней стороне обложки накарябано «С\я книга принадлежитъ тому, кто ее купилъ за 45 копеекъ». Писал какой-то любознательный озорник, не думая, что надпись эта останется единственным осязаемым следом его пребывания на земле. Чернила и бумага долговечнее человека и памяти о нем.