И сама девушка. Она чудесна. Любой парень убил бы, чтобы быть с ней, гордился бы, если бы она забеременела от него.
Гейл Форман
Но теперь у меня нет денег. И ночевать негде. По идее, это мой самый страшный кошмар. Но мне плевать. Это так смешно – ты думаешь, что боишься чего-то, до тех пор, пока этого с тобой не произойдет.
– Это вот – влюбиться, – он пальцем берет «Нутеллу» со своего блинчика и кладет солидную каплю мне на запястье. Горячая и жидкая, она начинает течь по моей липкой руке, но Уиллем, облизнув палец, снимает ее и съедает. И все так быстро, как ящер, заглотивший муху. – А вот это – любить, – он берет другую мою руку, на которой часы, и поднимает их, пока не находит, что искал. Он снова облизывает палец и принимается тереть мое родимое пятно, с силой, словно пытается его удалить.
– Любовь – это родимое пятно? – шучу я, убирая руку. Но голос чуть дрожит, а то место, которого коснулся его влажный палец, как-то странно жжет.
– Это нечто такое, что навсегда, что не уберешь, как бы ни хотелось.
– Ты сравниваешь любовь с… пятном?
– Именно.
Я убеждал себя в том, что меня привлекает то, что она любит музыку, как и я, и что она хорошенькая, но правда заключалась в том, что мне хотелось знать, что она слышит в тишине.
Так не получится. Послушай, я принимаю Адама, потому что ты его любишь. И полагаю, он принимает меня, потому что ты любишь меня. Если тебе легче от этой мысли, твоя любовь — вот что связывает нас. И этого достаточно. Нам с ним не обязательно любить друг друга.
Сплетни, даже если они правдивые, они как пламя: перекрой им воздух, и они погаснут и умрут.
– Почему ты всегда так?
– Как?
– Всегда отказываешься. Как будто ты против приключений.
Я была пустой. Еще задолго до того, как в мою жизнь вошел Уиллем и так быстро ее покинул.