– Ты рехнулась, – сказал я.
– Ну, конечно! – Фэй присела в реверансе. – Я все ждала, когда ты заметишь это.
– Ты рехнулась, – сказал я.
– Ну, конечно! – Фэй присела в реверансе. – Я все ждала, когда ты заметишь это.
…даже лучшие из них жалели меня и этим возвышали себя в собственных глазах. Приходилось ли тебе замечать, что рядом с кретином кто угодно смотрится гением?
— Почему ты не смотришь на меня? Притворяешься, что я не существую?
— Нет, Чарли, — прошептала она, — я притворяюсь, что не существует меня...
Теперь я понимаю, что одновременно с движением разума вперед мельчали мои чувства к Алисе: от преклонения — к любви, к признательности и, наконец, к простой благодарности. Я цеплялся за нее из боязни потерять последнюю нить, связывающую меня с прошлым.
Когда ему предлагали что-нибудь сделать по-настоящему, он говорил: «Не могу». Он не был уверен, что способен осуществить свои планы.
— Бога придумали люди, которых страшит неизведанное, — возразил Артур. — Они боготворят фигуры вроде Христа лишь из страха за то, что будет с ними после смерти.
— Именно так, — согласился Самюэль. — Но сам подумай, подстраховаться нам не помешает. Если после смерти выяснится, что бог все же есть, разве плохо будет иметь среди нас верующего? В таком случае останется шанс, что наша душа попадет в рай.
— Если душа существует, — ответил Артур.
Я ненавидел ее, как никого раньше, — за легкие ответы на трудные вопросы и материнское воркование.
А что важнее — расширение сознания или демонстрация чувств? Может быть, я неправильно поставила вопрос, потому что у тебя нет чувств. Наверное, ты станешь выдающимся человеком, если будешь подавлять и жить только логикой. Но ты обречён на одиночество, ты никому не будешь нужен.