Альбер Камю

Самой холодной зимой я узнал, что внутри меня — непобедимое лето.

Почувствовав тошноту, Мерсо прислонился к столбу и долго пытался отдышаться, впивая в себя всю странную атмосферу этого мира, где он чувствовал себя таким одиноким.

Вообще-то глупость — вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заметить, если не думать все время только о себе.

Нет ничего более трудного для понимания, чем символическое произведение.

Счастье великодушно. Оно не истребляет других, чтобы жить.

Я самозабвенно люблю эту жизнь и хочу безудержно говорить о ней: она внушает мне гордость за мою судьбу — судьбу человека. Однако мне не раз говорили: тут нечем гордиться. Нет, есть чем: этим солнцем, этим морем, моим сердцем, прыгающим от молодости, моим солоноватым телом и необъятным простором, где в желтых и синих тонах пейзажа сочетаются нежность и величие.

... Вместе с последним ветерком их овевало по-человечески понятное, но опасное искушение не быть похожими ни на кого.

Самоубийца думает, что он все уничтожает и всё уносит с собой в небытие, но сама его смерть утверждает некую ценность, которая, может быть, заслуживает, чтобы ради неё жили.

Да, можно в этом мире вести войны, кривляться, изображая любовь, мучить своего ближнего, распускать павлиний хвост в газетах или просто-напросто злословить о своём соседе, занимаясь при этом вязаньем. Но в иных случаях продолжать своё существование, только продолжать, — для этого надо быть сверхчеловеком.

Мерсо чувствовал, как недалеко от его счастья до слез...