Семь смертных грехов — это вам не Конституция. Поправок не будет.
Есть грехи, которые нельзя скрыть, но и говорить о них невозможно.
Семь смертных грехов — это вам не Конституция. Поправок не будет.
— Не наказывай мою дочь за то, в чём винишь меня.
— Блейк, как бы мы не старались, дети платят за наши грехи.
Если бы все мы исповедались друг другу в своих грехах, то посмеялись бы над тем, сколь мало у нас выдумки. Если бы все мы раскрыли свои добродетели, то посмеялись бы над тем же.
— Знаешь, какой у меня любимый грех?
— Какой у вас любимый грех?
— У всех вожделение или гнев. Они самые привлекательные.
— Ну, вожделение… На нём легко обжечься.
— Гордыня. Гордыня – вот самое худшее. Она проникает в тебя, потому что не ощущается грехом. Что плохого в том, чтобы гордиться собой? Гордиться хорошо проделанной работой.
— Начинаешь к этому привыкать, не замечаешь, когда работа сделана не хорошо.
Этих людей (ушедших из монастыря) бесконечно жаль. Церковные уставы предписывают не погребать их на христианском кладбище, вменяют в самоубийц. Их браки Церковью не признаются. Мне доводилось читать богословские объяснения подобным уставам и канонам, но всегда казалось, что они слишком жестоки. Но как-то, однажды услышав не богословское объяснение, не параграф из древних канонов, а всего лишь маленькое четверостишие, я вдруг понял, что церковные правила лишь констатируют состояние, в которое ввергает себя монах, отрекшийся от избранного им пути. Конечно, Господь милостив и для всех есть покаяние, но вот как подвел итог своей жизни профессор философского факультета МГУ, автор книг по античной философии Арсений Чанышев. Он не был монахом. И каяться в нарушении обетов, данных Богу, ему не было никакой нужды. Но он был сыном монаха…
Вот это четверостишие:
Я — сын монаха, плод греха.
Я — нарушение обета.
И Богом проклят я за это:
К чему ни прикоснусь — труха.
Тересина часто исповедовалась. Отец Рамон приходил из-за нее в отчаяние. Ведь он прекрасно видел, что в то время как руки, колени и губы Тересины каялись в прошлом грехе, её томные потупленные глаза, сверкнув из-под опущенных ресниц, обещали свершение нового.
... За чужие грехи время смут чаще карает тех, кто грехов не совершал. Или совершал, но совсем не те, за которые карают.
Если человек про свой грех помнит, то это по нему почти всегда видно бывает. А если не помнит, то бессовестный он, и это тоже видно.
God saves us everyone,
Will we burn inside the fires of a thousand suns?
For the sins of our hands,
The sins of our tongues
The sins of our father,
The sins of our young?
No!