Можно надеть не совсем свежую сорочку, но мятую сорочку надевать нельзя.
Я люблю Францию, где каждый воображает себя Наполеоном, — а здесь каждый воображает себя Христом!
Можно надеть не совсем свежую сорочку, но мятую сорочку надевать нельзя.
Я люблю Францию, где каждый воображает себя Наполеоном, — а здесь каждый воображает себя Христом!
Ни один истинный ариец не способен претерпеть унижение с пользой для себя; если он простил, значит, оно вросло в его жизнь, значит, он отождествил себя с причиной своего позора — что в данном случае было невозможно.
Если у вас есть тайна, можете сообщить о ней по радио, напечатать в бульварной газетенке, только не доверяйте её человеку, который пьёт больше трёх-четырёх порций в день.
— Я как Черная Смерть, — медленно произнес он. — Я теперь приношу людям только несчастье.
.. Ведь что подразумевается под чрезмерной обходительностью — все люди, мол, до того чувствительные создания, что без перчаток к ним и притрагиваться нельзя. А как же тогда с уважением к человеку? Непростое дело обозвать кого-то лгуном или трусом, но если всю жизнь щадить людские чувства и потворствовать людскому тщеславию, то в конце концов можно потерять всякое понятие о том, что в человеке действительно заслуживает уважения.
Терпеть не могу молоденьких девочек. От них пахнет мылом и мятными леденцами. Когда с ними танцуешь, кажется, будто катишь детскую коляску.
— Хотите, я вам опишу всё, как было: первый роман ни к чему не привёл, и за ним последовала долгая пауза. Второй оказался удачнее, но для вас это был роман без любви. На третий раз всё сложилось к общему удовольствию…
Он уже не мог прервать этого самоистязания.
— Потом был один длительный роман, который постепенно изжил себя, и тут вы испугались, что у вас ничего не останется для того, кого вы полюбите всерьёз. — Он чувствовал себя почти викторианцем. — После этого пошла мелочь, легкие флирты, и так продолжалось до последнего времени. Ну как, похоже?
— Который час, вы не знаете? — крикнула ему Розмэри.
— Около половины второго.
Оба оглянулись на горизонт.
— Час неплохой, — сказал Дик Драйвер. — Не самый худший в сутках.
Дик высунулся из окошка, но никого не увидел; судя по мелодии, это было религиозное песнопение, и ему, в его душевной опустошённости и усталости, захотелось, чтобы поющие помолились и за него — но о чём, он не знал, разве только о том, чтобы не затопила его с каждым днём нарастающая тоска.