Как много великих идей, чьё действие подобно кузнечным мехам: от них человек надувается и становится ещё более пустым.
Познающий не любит погружаться в воду истины не тогда, когда она грязна, но когда она мелкая.
Как много великих идей, чьё действие подобно кузнечным мехам: от них человек надувается и становится ещё более пустым.
Познающий не любит погружаться в воду истины не тогда, когда она грязна, но когда она мелкая.
— Не давай им ничего, — сказал святой. — Лучше сними с них что-нибудь и неси вместе с ними — это будет для них всего лучше, если только это лучше и для тебя!
И если ты хочешь им дать, дай им не больше милостыни и еще заставь их просить её у тебя!
— Нет, — отвечал Заратустра, — я не даю милостыни. Для этого я недостаточно беден.
Тело – это большой разум, множество с одним сознанием, война и мир, стадо и пастырь.
Орудием твоего тела является также твой маленький разум, брат мой; ты называешь «духом» это маленькое орудие, эту игрушку твоего большого разума.
Я говоришь ты и гордишься этим словом. Но больше его – во что не хочешь ты верить – тело твое с его большим разумом: оно не говорит Я, но делает Я.
«Всегда быть одному слишком много для меня» – так думает отшельник. «Всегда один и один – это дает со временем двух».
Я и меня всегда слишком усердствуют в разговоре; как вынести это, если бы не было друга?
Всегда для отшельника друг является третьим: третий – это пробка, мешающая разговору двух опуститься в бездонную глубь.
Для всех этих прославленных мудрецов кафедры мудрость была сном без сновидений: они не знали лучшего смысла жизни.
И вот чему научился я у них: тот, кто хвалит, делает вид, будто воздает он должное, но на самом деле он хочет получить еще больше.