Падающая десница если и не карающая, то непременно дерзкая, угрожающая.
Лишний приятель, пусть пока и ребёнок, всегда лучше, чем ещё один враг, пусть самый ничтожный и бессильный.
Падающая десница если и не карающая, то непременно дерзкая, угрожающая.
Лишний приятель, пусть пока и ребёнок, всегда лучше, чем ещё один враг, пусть самый ничтожный и бессильный.
Вещи когда-нибудь уничтожат человека. Пока их мало — человек их любит, украшает, они служат человеку и не мешают, а, наоборот, помогают жить. Потом их станет чрезмерно много. Делать вещи не хватает времени. Украшать — и тем более. Искусство исчезает, оно отступает на второй план, в глубины прошлого, а вместе с тем с ним отступает и время, и человек остаётся одиноким на берегу океана вечности, и горы ненужных, бессмысленных вещей громоздятся вокруг него.
Такова участь всех, кто оказывается на перепутье: к ним сплываются наибольшие богатства, но следом за ними идут те, которые хотели бы богатства прибрать к своим рукам. Если хочешь подольше продержаться, то будь либо могучим, чтобы дать отпор, либо хитрым.
Как ни тяжело бывает иной раз среди людей, но нужно с ними жить, потому что без них никак нельзя.
Художники всегда остаются самими собой. Одни всю жизнь рисуют паруса, — видимо, для того, чтобы напомнить о неудержимости ветра, который несёт нас куда-то дальше и дальше; другие, словно для опровержения присказки о прошлогоднем снеге, все рисуют и рисуют снег; те изображают коней, а другие – женщин.
Нам возразят, что общество должно мстить, должно карать. Ни в коем случае. Мстить может отдельный человек, карать может бог. Общество же занимает промежуточную ступень. Кара – выше его, месть – ниже. Ни такое возвышенное, ни такое низменное дело ему не пристало; его обязанность не «карать, чтобы отомстить», а воспитывать, чтобы исправить.
Если царь не будет карать преступников, он поступится своим долгом и ввергнет страну в хаос.
Человек талантливый напоминает цветок, который поднимается очень высоко. Его хотят сорвать первым. А что же остальные цветы? А те наполняются завистью, для них достаточно собственной красоты, другой красоты они не хотят признавать.
Он твёрдо знал, что всегда нужно вмешиваться самому, бросаться в самый водоворот, врываться в самый ад боя и состязания, ибо только там чувствуешь себя живучим и неподвластным смерти.