Даже если упрямо кулаки мои сжаты,
Даже если я осмелюсь истину произнести...
Эта глупая гордость сожжёт дотла
И заставит снова быть безмолвной тенью.
Даже если упрямо кулаки мои сжаты,
Даже если я осмелюсь истину произнести...
Эта глупая гордость сожжёт дотла
И заставит снова быть безмолвной тенью.
Сколько же ещё кричать в попытке докричаться?
Может быть, давно пора с надеждой распрощаться?
Я едва дышу, но меч тяжёлый поднимаю
Против чёрной армии грехов.
В огне моей души
Немая боль дрожит.
Ни к чему теперь
Притворяться сталью ледяной.
Окончен долгий бой:
Как стать опять собой?
Ведь в глазах навек
Ад войны застыл огня стеной.
У меня нет ложной скромности, которая представляет собой лишь утонченную гордыню. И потому я совершенно искренне говорю, что нахожу в себе очень мало таких качеств, которыми могла бы нравиться. Да будь у меня избыток их, я и то не считала бы, что имею достаточно их.
— Не понимаю, почему отказываются драться? Хах. Гордости нет.
— По-моему, смелости.
— Порой смелость нужна, чтобы не изменить своим убеждениям.
... если я чувствую, что я лишняя, я спокойно окутываюсь своей независимостью, как плащом, прикрываюсь своей гордостью, как вуалью, и удаляюсь в уединение.
Когда заржавеет, его не поднять. Когда не в ладах с ним, то ранишь себя. Да, гордость наша похожа на меч.
Вот я сижу и говорю о себе. Говорю и хорошее, и плохое, но при этом все разговоры сводятся к одному: я горжусь тем, какой я есть. Горжусь, что чего-то достиг. Горжусь, что меня попросили о себе рассказать. Ну а как же мне не гордиться?
Мужчины, быть может, и гордецы, но вот женщины прекрасно знают, когда пора делать ноги.