– Она мне сильно нравилась.
Тим молчит, но потом спрашивает:
– Тогда почему же ты не заплатил?
Он не смотрит на меня. Тут я заржал.
– Она мне, конечно, нравилась, но не настолько, – говорю я и сажусь в машину.
Я оглядываю комнату. Вещи вокруг наводят на меня тоску. Они как будто демонстрируют мое жалкое существование: пишущая машинка — ленты нету; мольберт — нет холста; книжная полка — без книжек.
Кто может улыбкой заставить мир вертеться? Кто может взять никчемный день и сделать его стоящим? Так это же ты... Ты демонстрируешь это каждым мимолетным взглядом, каждым движением. Любовь вездесуща, притворяться ни к чему. Ты можешь получить все, что захочешь. Так возьми же...
— Я ловлю себя на мысли, что говорю с тобой, когда тебя нет. Просто разговариваю. Веду беседы.
На самом деле — ничего подобного, но мне просто кажется, что именно это и надо сказать, кроме того, он несравнимо симпатичнее Джеральда.
— Лучше б ты не втирал мне такую фигню,— говорит он.— Как-то это мерзко. Сбивает с толку.
В те месяцы он выглядел потерянным. Мне всегда казалось, что это пройдет. Но постепенно я приходил к мысли, что это уже не пройдет никогда.
Никогда не думал, что умру в пятницу. В любой день, но только не в гребанную пятницу.
... дети, которые умирают в колыбели, – самые умные, потому что интуитивно чувствуют, какая жизнь ужасная штука, и делают свой выбор.
— Но я хочу узнать тебя,— говорю я.— Хочу узнать, кто ты есть.
Он морщится, поворачивается ко мне и произносит, вначале повышая голос, а затем смягчая его:
— Никто никогда никого не узнаёт. Нам просто приходится мириться друг с другом. Ты никогда меня не узнаешь.
Cлайд с цитатой