Адаменко — барышня светская; если итти к ней свататься в кой-каком галстуке, то она может обидеться и откажет.
О, смертная тоска, оглашающая поля и веси, широкие родные просторы! Тоска, воплощенная в диком галдении, тоска, гнусным пламенем пожирающая живое слово, низводящая когда-то живую песню к безумному вою!
Сестры лгали так уверенно и спокойно, что им нельзя было не верить. Что же, ведь ложь и часто бывает правдоподобнее правды. Почти всегда. Правда же, конечно, не правдоподобна.
... каждый боялся, что его сочтут глупым, если он станет спорить, а вдруг окажется, что это — правда.
Когда при нем смеялись и он не знал, о чем, он всегда предполагал, что это над ним смеются.
Смертная казнь, милостивый государь, не варварство! — кричал он. — Наука признала, что есть врожденные преступники. Этим, батенька, все сказано. Их истреблять надо, а не кормить на государственный счет. Он — злодей, а ему на всю жизнь обеспечен теплый угол в каторжной тюрьме. Он убил, поджег, растлил, а плательщик налогов отдувается своим карманом на его содержание. Нет-с, вешать много справедливее и дешевле.
Не врет надо сказать, — ошибается. Только маленькие врут, взрослые изволят ошибаться.
Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу.
Так это и часто бывает, — и воистину в нашем веке надлежит красоте быть попранной и поруганной.
Мое сердце ужалено радостью. Грудь мою пронзили семь мечей счастья, — как мне не плакать.
Cлайд с цитатой