Жил человек — творил, любил...
Жил, был — и горя он не ведал.
Жил, был — пока любовь свою он не убил,
Жил, был — пока любовь свою не предал.
Жил человек — творил, любил...
Жил, был — и горя он не ведал.
Жил, был — пока любовь свою он не убил,
Жил, был — пока любовь свою не предал.
В цвету осеннего багряного заката,
В преддверии заснеженной зимы,
Мне снится та, кого любил когда-то,
Мне снятся сны, где снова вместе мы.
Летит на юг, курлыча, птичья стая,
Пронзая клином высь, как остриём стрелы,
И ей вослед я в юность улетаю,
С Весной на встречу, покидая царство мглы.
Не надо роптать и перечить судьбе,
Её не проломишь твердь.
Если жизнь твоя изменила тебе,
В подруги выбери смерть.
Что делать мне с собой теперь не знаю,
Не различаю больше бодрствую иль сплю,
Мой разум восстаёт и шепчет: «Проклинаю!»,
А сердце продолжает говорить: «Люблю!!!»
Мне строчки эти Осипа по духу так близки,
Души Еврейской россыпи, боль грусти и тоски.
Висит на стенке у меня на гвоздике, как встарь,
Напоминая детства дни, бумажный календарь.
Страниц оторванных листки не вклеить в жизнь назад…
Так много черных чисел в них, так мало красных дат.
Когда в небытие со временем уйдёт мой Мир,
Когда закроет сцену занавеса мрак,
В мое отсутствие не прекратится жизни пир,
И не помянут меня оба: друг и враг.
Любви просроченной дурман кладём на памяти мы полку.
Ведь поддаваться на обман, увы, нет никакого толку.
Нет, не распалась связь времён,
По-прежнему чредой летят мгновенья.
Но старость не приемлет измененья,
Готовясь впасть в забвенья вечный сон.
Лишь только прохрипишь своё — в стиха рождения надрывном крике,
Придёт другой поэт и пением своим он заглушит тебя, слова твои стирая как улики.
Но иногда вечернюю порою
Страницы детства оживают давних лет,
Из них любую наугад открою,
И вижу мальчика, глядящего мне вслед.