При одном только взгляде на Германа у Кристины в животе будто открывалась дверь, за которой было небо. Пронзительно-голубое, полное воздуха небо из восторга и свободы.
И даже небу ты нужна, оно темнеет без тебя...
При одном только взгляде на Германа у Кристины в животе будто открывалась дверь, за которой было небо. Пронзительно-голубое, полное воздуха небо из восторга и свободы.
... И то, что я смотрю на то же небо, что и ты, заставляет меня видеть его по-другому, метаясь от надежды к отчаянию по мновению твоей руки; а сердце моё начинает наигрывать мелодию. Как назвать это ощущение? Как называется это чувство? Думаю, оно зовется «любовь». Я уверен, это и зовут любовью.
Даже если ты встанешь на площади и будешь кричать во все стороны о монстрах-кровососах, скрывающихся в толпе, как ты думаешь, много ли народу тебе поверит и как скоро тебя погрузят в машину скорой помощи, чтобы отвезти в психушку?
— Иметь рядом такого, пусть и не похожего на тебя, но родного человека — большое счастье. Оно дороже любых других радостей жизни. Все проблемы, почти все, решаемы, а что касается свободы... то любому человеку рано или поздно надоедает время «чегохочуделания». Жизнь ради потакания своим прихотям пуста.
— Поэтому я буду потакать ещё и твоим прихотям. Я выбираю тебя.
Весна в окно тянется ветвями брусники.
Тростинкой горизонт, небо чайного цвета.
Необычайные глаза твои всегда с грустинкой.
Мои в поисках ответа, к твоим причалили...
Представь себе парадокс: я бессмертный, но у меня нет времени. Именно сейчас у меня его нет!
Шумел океан. Вечный и одинаковый . Везде и всегда океан был свободным. В него могли лить отраву, в нём могли чертить границы.
А океан жил.
Океан не помнил обид.
Подобно небу, он верил в свободу, подобно небу — не терпел преград...
Всю ее фигуру точно заморозили, плечи сделались угловатыми, спина будто налилась свинцом. Страх казался физически ощутимым, обернув ее тело густой липкой пеленой.
Порой любовь — словно дом без единой двери; как небо, столь полное звёзд, что ни одну не разглядеть.