Блаженство какое — дыши, думай, никто не мешает. Совсем не будет скучно. Кто вообще эту глупость придумал — что бывает скучно? Ерунда какая. Ничего нет скучнее, чем умирать. А жить так весело...
— Мне иногда кажется, что жизнь — это качели, — сказала она мне утром.
— Потому что то взлёт, то...
— Не знаю... — задумчиво сказала Даша и засмеялась. — Может, потому, что тошнит и захватывает дух одновременно?
Иногда я сомневаюсь в виртуозности водителя. Когда мы, двое очаровательных мужчин, я и приемыш, путешествуем по городу, я сомневаюсь во всем. Я сомневаюсь в том, что цветочные горшки не падают с балконов, а дворняги не кидаются на людей, я сомневаюсь в том, что оборванный в прошлом месяце провод телеграфного столба не бьет током, а канализационные люки не проваливаются, открывая кипящую тьму. Мы бережемся всего. Мальчик доверяет мне, разве я вправе его подвести?
В том числе я сомневаюсь в виртуозности водителя маршрутки. Но сказать, что я сомневаюсь, мало. Ужас, схожий с предрвотными ощущениями, сводит мои небритые скулы, и руки мои прижимают трехлетнее с цыплячьими косточками тело, и пальцы мои касаются его рук, мочек ушей, лба, я убеждаюсь, что он тёплый, родной, мой, здесь, рядом, на коленях, единственный, неповторимый, смешной, строгий, и он отводит мою руку недовольно — я мешаю ему смотреть, как течет.
Мы едем по мосту...
Живем, как в старь, чужим умом
Не до, скорей, а после.
Нам главное, чтобы рассказ
Не вызывал в нас скуки,
Ни чёрт, ни Бог нам не указ,
И нет для нас науки.
Даже не знаю, чем я шевелил, дёргал, дрыгал на этот раз, какой конечностью — хвостом ли, плавниками, крыльями, но уже не мог я, увидевший солнце, покинуть его снова.
И оно явилось мне.
Сидя на набережной, мы лакомимся мороженым и смотрим на воду. Она течёт.
— Когда она утечёт? — спрашивает мальчик.
«Когда она утечёт, мы умрём», — думаю я, и ещё не боясь напугать его, произношу свою мысль вслух. Он принимает мои слова за ответ.
— А это скоро? — видимо, его интересует, насколько быстро утечёт вода.
— Да нет, не очень скоро, — отвечаю я, так и не определив для себя, о чём я говорю — о смерти или о движении реки.
Я решительно не знаю, для чего жизнь так коротка. Чтоб не наскучить, конечно, ибо жизнь есть тоже художественное произведение самого Творца в окончательной и безукоризненной форме пушкинского стихотворения. Краткость есть первое условие художественности. Но если кому не скучно, тем бы и дать пожить подольше.
— А вот я так уже не могу... Никакого аппетита. Жую, потому что надо. Пью, когда наливают. Е.. усь чисто из принципа. Гусев, ты же умный, скажи — когда все это кончится?
— А ты застрелись, — посоветовал Гусев.
Ведущий пренебрежительно фыркнул:
— Сто раз пробовал. Взвожу курок, гляжу в дуло и понимаю — ничто меня не удерживает. Могу нажать, понимаешь? Запросто. И такая скука разбирает... А потом вспоминаю: мне же на работу завтра. Вдруг случится что-нибудь забавное? Так и живу.
Я веду настолько скучную жизнь, что возможность получать удовольствие кажется мне чудом.
Cлайд с цитатой