— Как же это тебе, расисту, может нравиться «Мотаун»? — завывает он. — То есть, я хочу сказать, как ты можешь быть расистом и любить Марвина Гэя?
— Марвин Гэй не черный.
— Что ты говоришь?
— Для меня он не был черным. Черным был тот хер, который его убил. Вот он был гребаным ниггером.
— Но его же убил собственный отец!
— Да. Черный.
— Какой дикий шум, Брюс! Не понимаю, как ты можешь слушать!
— Это душа белого человека, Гас. Пришли, завоевали, покорили, — объясняю я.
Работа. Она затягивает. Она вокруг; постоянно присутствующий, обволакивающий, засасывающий гель. Когда ты на работе, то и на жизнь смотришь через кривое стекло.
— Брюс, — смеется Ширли, — ну почему все плохое, что случается с другими, доставляет тебе такое удовольствие? — Наверное, дело в моей вере в то, что количество единиц всего плохого, происходящего в мире в данный отрезок времени, строго определенно. Так что чем больше случается с другими, чем меньше вероятность того, что оно произойдет со мной.
Бывает иногда, думаешь, что хуже дня уже и быть не может. Ошибочка! Всегда может быть еще хуже.
— Ты сказал пистолет и что-нибудь потяжелее...
— Я имел ввиду автомат! Это у вас в Эфиопии, если потяжелее, сразу миномет берут?
— Я — русский!
— Ну, ты, Баклажан, точно, ты — псих! Тебе пора к врачу лечиться и, думаю, русский врач здесь уже не поможет.
И, видит Бог, я вовсе не хочу, чтобы какое-то другое живое существо страдало ради спасения меня.
Cлайд с цитатой