Джон Грин. Черепахи и нет им конца

Представь, что ты хочешь найти кого-то или саму себя, но у тебя нет органов чувств. Ты не можешь понять, где стены, куда идти вперед, а куда — назад, что такое вода и воздух. Ты бесчувственная, у тебя нет формы. Единственный способ себя описать — определить, чем ты не являешься, и ты плаваешь в теле, которое не подчиняется тебе. Не тебе решать, кто ты такая, где живешь, когда тебе есть и чего бояться. Ты просто застряла внутри, совершенно одна, в темноте. Вот это страшно. а это, — я включила фонарик, — контроль над ситуацией. Власть. Тут могут оказаться и крысы и пауки, и еще черт знает что. Но мы освещаем их фонариками, а не наоборот. Мы знаем где стены и куда нам идти. Вот так, — я снова выключила фонарик, — я чувствую себя, когда мне страшно.

0.00

Другие цитаты по теме

Может, от тебя не зависит, что на картине, но рамку выбираешь ты.

Одна из трудностей, связанных с болью — физической или психологической, — заключается в том, что мы можем приблизиться к ней только с помощью метафор. Ее нельзя представить, как мы представляем стол или тело. В каком-то смысле, боль — противоположность языка.

Я хочу, чтобы ты перестал искать что-то вне себя и прислушался к тому, что у тебя внутри. Люди боятся того, что внутри, а это единственное место, где они могут найти то, что им нужно.

— Больно или нет, не имеет значения.

— Хороший девиз.

И хотя я смеялась вместе с ними, казалось, что я наблюдаю со стороны, будто смотрю фильм о своей жизни вместо того, чтобы жить.

Нет никакого «себя», которое можно ненавидеть. Просто когда я смотрю в себя, меня как таковой не существует — всего лишь набор мыслей, и действий, и обстоятельств.

Слова, которыми ты называешь отчаяние, страх, тревога, навязчивое состояние — не отражают смысла. Возможно, мы придумали метафору из-за боли. Нужно было дать какую-то форму смутному, сидящему глубоко внутри страданию, которое ускользает от разума и чувств.

Я схватила одежду и прошла в ванную, скинула с себя все, вытерлась полотенцем и подождала, пока остынет тело. Пол холодил босые ступни. Я распустила волосы, посмотрела на себя в зеркало. Свое тело я ненавидела. Все было отвратительным — волоски, поры, худоба. Мне хотелось вон из него — прочь из себя, из мыслей, прочь! — но я застряла внутри, вместе с бактериями, которые колонизировали меня.

Из-за этого запаха меня охватывает отчаяние и ужас — не такой ужас, когда в легких нет воздуха, а такой, как будто его нет в атмосфере.

Слушать чужие стихи это все равно что видеть человека голым.