Из-за этого запаха меня охватывает отчаяние и ужас — не такой ужас, когда в легких нет воздуха, а такой, как будто его нет в атмосфере.
Я почти представляю себе, что смогу быть счастлив без неё, смогу её отпустить, я чувствую, что мы с ней все равно связаны корнями, даже если я больше никогда не увижу листьев её травы.
Ты слушаешь людей, чтобы представить, какие они, слышишь, как ужасно и прекрасно они поступают с самими собой и с другими, но в итоге ты сам оказываешься обнажен больше, чем те, кого ты слушал.
Издалека легко испытывать симпатию. Но когда она перестает быть чем-то таким потрясным и недостижимым и превращается, как это сказать, в обычную девчонку, которая ест какую-то фигню, частенько бывает не в духе и любит тобой помыкать — тогда уже приходится любить совершенно другого человека.
... ты можешь почувствовать чистый кайф, только если бросаешь что-то важное, что-то, что для тебя самого много значило. Выдергиваешь самого себя с корнями. Но сделать это можно только тогда, когда у тебя есть корни.
И когда я слышу это «ты», где должно быть «мы», я впервые задумываюсь о том, что будет дальше.
Рисуя в своем воображении будущее, мы можем сделать его реальным. Или не можем, но воображать будущее все же необходимо.
— Нет, не понимаешь, — возражает Марго, и она права: она все видит по моему лицу.
До меня доходит, что я не могу стать ею, а она не может быть мной. Допустим, у Уитмена был такой дар, но у меня его нет. Мне приходится спрашивать у раненого, где болит, потому что я сам не могу стать этим раненым. Единственный раненый человек, которым я могу быть, это я сам.
Но всё же единственный выход — это представить себе, что ты сам становишься кем-то другим, или мир становится каким-то другим. Это тот самый инструмент, который убивает фашистов.
Cлайд с цитатой