И, кроме всего, думай обо мне с тем же нетерпением и нежностью, с какими я думаю о тебе.
Первое, что нужно усвоить во взаимоотношениях с другими людьми, — это то, что им нельзя мешать быть счастливыми — так, как они того хотят.
И, кроме всего, думай обо мне с тем же нетерпением и нежностью, с какими я думаю о тебе.
Первое, что нужно усвоить во взаимоотношениях с другими людьми, — это то, что им нельзя мешать быть счастливыми — так, как они того хотят.
Я скучаю по тебе совершенно не пропорционально тем трем крошечным дням, которые мы провели вместе (теперь кажется удивительным, что их было всего три).
Мой городишко не живописен и не вызовет прилива вдохновения, но, если присмотреться, что хорошо для простого человека, сойдет и для художника. А мы сойдем друг для друга, а студия сойдет для нас обоих.
Дорогой, дорогой мой мальчик, обнимаю тебя с нежностью, которую и выразить не могу! Как, должно быть, обижен ты был на мое ужасное, бессердечное молчание в ответ на твое прекрасное, благородное, утонченное письмо! Но, дорогой мой мальчик, я был унылейшим образом болен и только пару дней как вновь — хоть и не до конца — обрел дар слова. Не жалей меня, потому что все уже позади, я выздоравливаю, опасность миновала. Я выбрался — на удивление быстро — из глубокой черной дыры. И когда я был в ней, в этой черноте, я думал о тебе, дорогой мальчик, думал страстно и безнадежно, о твоем последнем письме и о том, как впускаю тебя в свое сердце… Теперь же я обессилен и выжат. И только на пять минут, перед сном, впускаю тебя в свое сердце. И мне лучше, лучше, лучше, мой дорогой мальчик, и не думай о моей болезни. Думай только о моей любви и о том, что я навсегда и навеки твой Генри Джеймс.
... каждый раз с нежностью вспоминаю нашу прогулку, как мы в сумерках катились на велосипедах, и не могу не чувствовать всю неправильность того, что подобные минуты так быстро подходят к концу. Ничего — у нас будет еще много, очень много таких минут!
Мысль о том, что я не могу помочь тебе, не могу видеть тебя, говорить с тобой, касаться тебя, прижать тебя к себе и не отпускать — так, чтобы ты мог отдохнуть на моей груди и чувствовать мое глубокое участие... Эта мысль терзает меня, мой дорогой мальчик, заставляет меня томиться по тебе и по себе самому, скрежетать зубами и стонать от осознания горечи, которой полна жизнь… Но есть и другая мысль, которая приносит мне облегчение, — и я хочу, чтобы ты подумал об этом, как о чем-то возможном. Я пробуду в городе несколько недель, но вернусь домой к первому апреля. Если бы ты приехал, и я смог бы заботиться о тебе, обнимать тебя как брата, как возлюбленного, утешать или хотя бы на время избавлять от мучительной боли... Эти картины я пытаюсь представлять как вероятные, достижимые, не невозможные. Позволь, мой дорогой мальчик, моей нежности утешить тебя…
Стань лучшим другом самому себе, и тогда ты сможешь находиться в самом избранном обществе.