Я писал бы
тебе
о Марсе,
об Атлантиде.
И как ноги обвил противный зеленый ил.
И о том, как тебя,
конечно же, ненавидел,
если бы не любил.
Я писал бы
тебе,
как по уши в ложь обутый,
на вокзале стою -
затёк плечевой сустав.
И в ночной тишине слушаю треск салюта,
его
глазами не отыскав.
Я писал бы о том,
что не было крыльев, перьев,
Лишь автобус и тень
Владимира Ильича.
Я писал бы
тебе,
что птицы летят на Север.
Я писал бы
тебе,
а ты бы
не отвечал.
«Люблю» цеплялось за язык;
Зубною щёткой тёрло нёбо.
Нева — а, может, и Янцзы — шумели грозно у порога.
Я надевал простой костюм,
Пил морс из клюквы и малины;
И выходил гулять с «люблю»
На берег Финского залива.
Ко мне никто не подходил -
Все знали то, что я отмечен.
Я слушал «Арию» и «Сплин»,
Пока закат не комкал вечер.
И второй уже день
в сердце моем припрятано
горько-сладкое чувство собственного
ничтожества.
У моего душевного аккумулятора
сходит шестая кожица;
и под горлом разливаются стыд
и жжение,
мои флаги разорваны и приспущены.
Любовь для меня — истинное унижение,
как стрелять в лежащего
и безоружного;
как красть у нищего и бездомного,
объедать голодного
и отринутого.
Мои флаги приспущены и разорваны,
а душа — вывернута.
Что со мной творится, кто мне скажет,
Объясните просто почему...
Не застелена кровать, заброшен гаджет,
И глаза лоснятся как по волшебству.
Кто мне скажет что со мной случилось,
Не мила, не весела теперь.
Будто что-то затворилось, отключилось,
И теперь смотрю в закрытую я дверь.
Тишиною хочется умыться,
Объяснения услышать, почему...
Просто сердце, заставляя биться,
Молча, долго, улыбаться на луну.
Мой город творческой тоски,
Поросший вереском печали.
Здесь небоскребы мыслей как тиски,
И ветер с каждым днем крепчает...
Мой сорный мир распался на мирки,
А вечер растворил их в кружке с чаем.
Любовь забилась в сердца закутки,
Пообещав ему обет молчанья.
Пока в камине догорая, меркли угольки,
Луна кому-то снова встречу назначала,
На небосклоне зажигая счастья огоньки,
Чтоб миллионы рук сплелись под одеялом,
И миллионы душ связались в узелки.
Я вновь хожу один вдоль берега реки,
И снова невзначай услышу крики чаек.
Когда по океану снов, от бренных берегов отчалив,
Влюбленных корабли уйдут с мирских причалов.
Ненастьям и невзгодам вопреки.
«Люблю» цеплялось за язык;
Зубною щёткой тёрло нёбо.
Нева — а, может, и Янцзы — шумели грозно у порога.
Я надевал простой костюм,
Пил морс из клюквы и малины;
И выходил гулять с «люблю»
На берег Финского залива.
Ко мне никто не подходил -
Все знали то, что я отмечен.
Я слушал «Арию» и «Сплин»,
Пока закат не комкал вечер.
Кити посмотрела на его лицо, которое было на таком близком от неё расстоянии, и долго потом, через несколько лет, этот взгляд, полный любви, которым она тогда взглянула на него и на который он не ответил ей, мучительным стыдом резал её сердце.
Над этим миром, мрачен и высок,
Поднялся лес. Средь ледяных дорог
Лишь он царит. Забились звери в норы,
А я-не в счет. Я слишком одинок.
От одиночества и пустоты
Спасенья нет. И мертвые кусты
Стоят над мертвой белизною снега.
Вокруг — поля. Безмолвны и пусты.
Мне не страшны ни звезд холодный свет,
Ни пустота безжизненных планет.
Во мне самом такие есть пустыни,
Что ничего страшнее в мире нет.
Cлайд с цитатой