Анжелика Машковская

Человека легче и приятнее ненавидеть, не зная или не понимая мотивов его поступков, но стоит попытаться разобраться в его судьбе, как заметишь сходство с самим собой. С некоторыми оно у нас очень сильное, с другими еле уловимое, но нечто похожее непременно разыщешь в другом субъекте.

Другие цитаты по теме

— Как люди легко и самозабвенно развешивают ярлыки…

— Что ты имеешь в виду?

— Вспомни вчерашний день: меня нарекали твоей девушкой, потом дочкой. А я даже стесняюсь назвать тебя своим другом.

— Ты… стесняешься меня? — как можно небрежнее уточнил я, хотя фраза русской хлёстко стеганула меня.

— Нет, — послышался тихий шелест, наверное, она помотала головой, и именно волосы издали этот звук. — Дело в другом. Мы с тобой общаться-то начали по недоразумению, столько всего случилось, так что вдруг, если я стану без твоего разрешения называть тебя своим другом, это тебе вовсе не понравится? Нельзя односторонне приписывать с кем-то взаимоотношения, не зная, как к этому относится сам субъект. Я могу заявить, что прихожусь тебе женой, но мне рассмеются в лицо, потому что нет документа, подтверждающий это, а значит, у меня и нет никаких прав.

— Неопределённость… а знаешь, ты права.

Жизнь стирает иллюзии. Она показывает сущность этого мира, доказывает, что человеком движут инстинкты: жить, любить и добиться своего любыми способами, подчёркиваю — любыми способами.

Ты можешь прилагать колоссальные усилия, грызть, пилить и ломать, но иногда проблемы, как сталь Гадфильда, самоупрочняются. Ее твердость становится равной твердости приложенных усилий. Это битва с Ничем, а значит победить невозможно.

Так вот почему многие жертвы не сопротивляются и как овцы идут на убой: они израсходуют все свои силы, волю и больше ничего не могут предпринимать, только молятся, чтобы мучения длились не слишком долго.

Я поймала себя на мысли, что без истерик желаю себе смерти. Когда нет никакой возможности спастись, вырваться на волю, и страх терзает как голодный волк — начинаешь искать альтернативные способы освободиться. Пускай даже через насильственную смерть — всё лучше, чем влачить жалкие дни в холодной и тёмной темнице, прибывая в полном одиночестве и находясь под гнётом постоянного ужаса. Я понимала, что во мне говорит отчаяние, но не видела благополучного исхода всей этой истории.

— Ваши коллеги из отдела убийств подарили мне столько… — я сделала вдох, подбирая подходящее слово, но не смогла его отыскать. — В общем, если по-простому: я ненавижу полицию и всё, что с ней связано. Видите, как высокий показатель стресса просто объясняется. Хотя справедливости ради стоит заметить, что парочка детективов не вызывает у меня отторжения… странно, да? Это как любимая жена в комплекте с ненавистной тёщей.

Счастливые моменты упираются в самые незначительные, порой абсурдные и смешные стечения обстоятельств.

— Вот скажи, убивать людей — это плохо?

— Определённо.

— Вот представь, что ты возвращающийся с работы коп, идёшь по улице и тут видишь, как кого-то зверски избивают арматурой, — голос Джеффри звучал по профессиональному ровно. — Ты требуешь отойти от пострадавшего, но агрессор не обращает на тебя внимания и продолжает свою экзекуцию. Намерения напавшего очевидны: он хочет убить. Ты, как хороший человек и бравый полицейский, применяешь табельное оружие — всё согласно уставу — и убиваешь озверевшую личность.

— Мило…

— Это автоматически сделает тебя плохим человеком?

— Это ведь была защита гражданского лица. В мои профессиональные качества входит…

— Не увиливай.

— Считаю, что нет. Не сделает. Потому что таких жёстких мер требовала ситуация.

— Я тебе сейчас задам несколько вопросов, подумай над ними как следует, чтобы потом, когда придёт время, ты могла достойно ответить как минимум себе: как человек решает, когда можно применять насилие? И что нас вообще делает хорошими? Если вспомнить мой пример и отбросить условности, та версия тебя в роли полицейского убила субъекта, но, несмотря на это, ты не назвала её плохим человеком. Так что на самом деле делает нас плохими и хорошими? Что если вообще нет таких разделений?

В каждом из нас всю жизнь борются две сущности одного целого, обречённые вести эту кровавую войну каждый день. Для них конец один — смерть обоих вместе с человеком, ведь без одного невозможно другое. Как треугольник не будет собой без своих трёх углов.

Мы кричим для того, чтобы нас услышали и помогли. Но когда знаешь, что тебя не услышат или когда уверен, что не придут на помощь, перестаёшь кричать. И со временем крик как таковой просто-напросто атрофируется.